Война на обогащение

Реакция украинского общества на войну удивила врага, мир и самих украинцев.
Отдельный человек может убежать от войны. Но от войны не может убежать государство и общество.
Война, как это ни парадоксально, даже самые слабые государства превращает в субъект, в того, кто что-то решает. Военная агрессия привлекает внимание к жертве, заставляет искать выход и ее, и всех вокруг нее. То, как государственные институты и общество реагируют на войну, определяет их дальнейшее развитие или упадок. Развитие означает способность победить в войне и отстоять свою субъектность. Упадок не обязательно означает физическое уничтожение. Но потеря субъектности означает упадок.

В 2014-м мы пережили унижение достоинства войной — сосед насиловал, друзья придерживали, отбиваться было нечем. Но благодаря этому унижению мы перестали жить иллюзиями о братских намерениях России, о готовности других воевать за нас, о боеспособности наших Вооруженных сил как учреждения. Война сплотила нас как нацию, сделала более ответственными гражданами. Нехватка боеспособности институтов была замещена боеспособностью общества, осознавшего, что отдать душу и тело за свободу — это не слова из гимна, а жизненная необходимость.

Реакция украинского общества на войну удивила врага, мир и самих украинцев.

Общество не просто поддержало государство — общество заменило во многих измерениях государственные институты. Добровольцы и волонтеры вулканизировали пробитое и спущенное колесо оборонной машины — в строю, в вещевом и техническом обеспечении, в госпиталях.

Люди, не спрашивая, как государство потратило их налоги на оборону, своими пожертвованиями формировали альтернативный оборонный бюджет. Общественные активисты из неправительственных организаций запустили правительственный и парламентский процесс принятия решений, продуцируя для них необходимые проекты. Общество избрало президента и парламент, которые обещали защитить его от российской агрессии и ее последствий и наказать тех, кто ее обусловил. Само общество как субъект амортизировало войну, совершило скачок в своем развитии, дало государству время и ресурс его догнать.

А что же государство?

Можно, конечно, потратить свитки бумаги, описывая стосорокамножество реформ, кто куда ездил и к чему призывал. Но главным мерилом субъектности государства в войне является боеспособность армии, ее защищенность и высокая легитимность командования. Боеспособность армии измеряется не только и не столько обеспечением войска и навыками солдата. Боеспособность начинается с веры в то, за что воюешь. Именно в этом был феномен добровольческого движения. Легитимность командования — это не только законно избранный верховный главнокомандующий и назначенное им военное руководство. Это их решения, которые защищают солдат и дают право посылать на смерть.

Лакмусовой бумажкой качества принятых решений и мотивов непринятых (равно как их последствий) являются дела о преследовании наших военнослужащих. Одно из них — дело пограничника Сергея Колмогорова, приговоренного к тринадцати годам лишения свободы. За то, что как гражданин во время войны исполнил свой долг и пошел защищать государство. За то, что как пограничник входил в группы быстрого реагирования. За то, что вместе с другими выполнял приказ задержать автомобиль и стрелять на поражение. За то, что вследствие выполнения приказа погиб человек. Следствие вели военные прокуроры. Сергея осудили за умышленное убийство. Судьи и прокуроры смеялись над Сергеем, когда он пытался объяснить, что он, как и его коллеги, выполнял приказ в условиях войны.

Такие дела прежде всего демонстрируют, что государство до сих пор не определилось, воюем ли мы. А если воюем, то с кем и за что? Нельзя победить врага, которого боишься назвать. Назвать не с трибуны парламента или международной трибуны, а юридически. Потому что с трибуны мы воюем с Россией за свободу, а согласно закону — с террористами-трактористами за реинтеграцию.

В течение трех лет президент рассказывает о российской агрессии и войне, но не принимает решения о введении военного положения и использовании Вооруженных сил в связи с российской агрессией. Вместо этого нам навязывают страх, что ввести военное положение в связи с российской агрессией — значит объявить России войну. Для тех, кто забыл: Россия на нас уже напала, и воюет с нами три с половиной года. А тот, на кого напали, войну не объявляет — он обороняется. Когда в Париже произошел террористический акт, президент Франции в течение считанных минут ввел в Париже военное положение. Он никому не объявлял войну, он просто дал возможность военным ответственно выполнить свою работу — защитить людей от угрозы.

Все, что нужно для введения военного положения, — это Верховный главнокомандующий, который как субъект готов взять на себя ответственность. Потому что Верховного главнокомандующего выбирают не для того, чтобы он "силовиков" назначал и парады принимал. Его задача — в случае угрозы государству принять решение о введении военного положения и применении Вооруженных сил. Эти решения нужны не только для защиты территории и гражданского населения, они нужны для защиты солдат и поддержания боеспособности войска.

Нам трудно это осознать, но солдат с оружием в условиях войны является самым уязвимым среди граждан. Именно оружие и его применение делают его уязвимым. За любое применение оружия солдат может предстать перед судом, как Сергей Колмогоров. И только решение Верховного главнокомандующего о том, что была угроза и что она была достаточной для применения оружия, может защитить воинов от преследования за действия, которые в условиях военного положения не являются уголовно наказуемыми.

А еще из-за отсутствия состояния войны у нас царит полная безнаказанность соучастников врага на нашей территории. Начиная с мелких шпионов вдоль линии фронта и заканчивая депутатами украинского парламента.
Потому что без состояния войны нельзя сделать правильную юридическую оценку преступлений коллаборации, наемничества, шпионажа, диверсий. В конце концов, отсутствие состояния войны лишает какой-либо защиты украинских военнопленных, которых содержат в ужасных условиях, пытают, заставляют работать на укрепление вражеской обороны, а нередко и убивают. А нам в это время с трибун рассказывают об освобождении заложников.

Некоторых волнует, что введение военного положения ограничит свободу передвижения гражданских лиц в зоне боевых действий, позволит устанавливать комендантский час, досматривать личные вещи граждан. Но эти ограничения практикуются с начала войны ибо являются обоснованными, но, к сожалению, без введения военного положения остаются неконституционными. И, опять-таки, не введя военное положение в условиях войны, Верховный главнокомандующий переложил груз ответственности за неконституционность применения ограничений прав и свобод на плечи военнослужащих.
Если военнослужащих, отдававших или выполнявших приказы в условиях боевых действий, будут преследовать по законам мирного времени, это неизбежно приведет к упадку армии. Нет оснований считать, что об этом неизвестно президенту. И если он до сих пор не принял и не внес на утверждение парламента решение о введении военного положения и применения Вооруженных сил в местах боевых действий, то, вероятно существуют некие обстоятельства непреодолимой силы или же он свою миссию как Верховного главнокомандующего видит в чем-то другом.

Принятию решения о введении военного положения в Крыму и на Востоке, равно как и принятию закона, который зафиксировал бы факт и последствия российской агрессии и оккупации, воспрепятствовали не международные партнеры. Нет, они на самом деле призывали, настаивали и требовали не делать резких движений, чтобы не было хуже. Но сегодня они уже с иронией спрашивают: "Если у вас война, так почему же вы военное положение не ввели?", "Если у вас оккупация, а не внутренний конфликт, так почему же вы этого не признаете?" Как это ни парадоксально, но, получив благодаря войне субъектность и поддержку общества, президент и парламент Украины могли призывать, настаивать и требовать. Они должны были убедить мир, что эти решения позволят сохранить государство и защитить людей, их избравших.

Бытовая версия, что введение военного положения на Донетчине и Луганщине воспрепятствовало бы проведению национальных выборов, также не выдерживает критики. Конституция на самом деле содержит общую норму об ограничении выборов в условиях военного положения, и она логична. Но введение военного положения в отдельных местностях позволяет толковать ее как ограничение выборов именно в этих местностях. Более того, ограничение выборов в связи с военным положением освободило парламент от необходимости принятия неконституционных "уродцев" об ограничении избирательного права из-за того, что государство ни с того ни с сего где-то не осуществляет своих полномочий. В конце концов — когда это Конституция останавливала президента? Самим фактом невведения военного положения он нарушил десяток статей, но сомнительно, что от этого ему плохо спится.
И вот, наконец, в своем проекте закона об особенностях государственной политики по обеспечению государственного суверенитета Украины над временно оккупированными территориями в Донецкой и Луганской областях президент сделал "камин аут" о подлинных мотивах не признавать юридически Россию агрессором и оккупантом, не вводить военное положение и не принимать решение об использовании Вооруженных сил в связи с агрессией. Сам текст законопроекта и таинственность, которой была окутана его подготовка, ставили под сомнение благие намерения авторов. Но обсуждение в парламенте окончательно расставило все точки.

Прикрыться решили не только традиционно благозвучным названием, но и декларацией о признании отдельных территорий Донецкой и Луганской областей оккупированными Россией. Но ни об определении дат начала оккупации, ни об определении последствий говорить никто не захотел. А задекларировать оккупацию без дат и с "особенностями регулирования чего-то там", которые "определяются законодательством", — это как кашлянуть в муку. Во-первых, такой пустопорожности, которая не поможет ни людям, ни государству, этот парламент напринимал столько, что и на следующие созывы хватит. Во-вторых, неопределенность решения, которое должно было бы стать в мире аргументом в пользу Украины, станет аргументом в пользу России. Если же принять во внимание, что законопроект разделяет статус оккупированных Крыма и Донбасса и предлагает еще и обязать выполнять минские договоренности, то истинной целью этого закона является не возложение ответственности на Россию за оккупацию, а освобождение ее от ответственности. И пафосное изъятие упоминания о Минске не влияет на первичную цель.
Впрочем, одно из юридических последствий определено четко. Перевозка товаров на оккупированные территории и с них, которую должен контролировать начальник Объединенного оперативного штаба (ООШ), потому что война. Абсолютно искренняя реакция секретаря СНБО на предложение изъять торговлю — "вы не понимаете, там уже построена вертикаль, все продумано…" — свидетельствует о серьезном бизнес-плане и тщательном отборе членов корпорации под названием "ООШ". Мотивы обогащения прозрачны и понятны, но они произведут более чем разрушительный эффект на Вооруженные силы.

А что такое деньги без приумножения власти? В который раз спекулируя на войне и своем статусе Верховного главнокомандующего, президент решил побанковать — "не хочу быть вольною царицей, хочу быть владычицей морскою". "Не хочу обращаться в парламент с решением об использовании Вооруженных сил, хочу, чтобы парламент отказался от своей конституционной обязанности контролировать Вооруженные силы". Одобрение парламентом решения президента об использовании Вооруженных сил связано с одним из главных принципов демократии: Вооруженные силы не могут быть применены в мирное время внутри государства, против своих людей. Этот принцип появился именно потому, что, как удостоверила история, верховные главнокомандующие, имея контроль над вооруженными силами, часто подвергаются соблазну использовать их для решения некомфортных общественно-политических проблем. Чем закончилась сказка "О рыбаке и рыбке", мы помним. К сожалению, узурпация контроля над Вооруженными силами неизбежно приведет президента к похожим последствиям.

Решения президента — инициированные, принятые и непринятые — подрывают его легитимность как Верховного главнокомандующего.

Если Верховный главнокомандующий не защищает солдат, он теряет моральное право посылать их на войну.

Эти решения окажут фатальное влияние на обороноспособность армии.

Если Верховный главнокомандующий не намеревается победить врага, но при этом хочет с ним торговать, солдаты теряют мотивацию.

Упадок легитимности Верховного главнокомандующего, равно как и упадок обороноспособности войска в условиях войны, приводит к упадку субъектности, как права самостоятельно принимать решения, и тихой капитуляции.

И, кстати, привлечение миротворцев также является признаком упадка субъектности, но это тема уже отдельного анализа.

Этот текст не о "зраде". Эта война, к сожалению, не имеет перспектив скорого завершения. И для того, чтобы выжить, мы должны бороться за нашу субъектность ежедневно. Для этого мы должны осознавать, что уровень разочарования в обществе и сила реванша фактически российского влияния связаны с тем, что народ, избрав парламент и президента, передал накопленный им для государства капитал субъектности людям, которые этот капитал целенаправленно растранжиривают, и только другие люди однажды смогут это изменить.

По материалам: argumentua.com