Работа на мафию. Почему луцкий БНОН обкладывает данью наркоманов — рассказ очевидца

Главный враг заместительной терапии в Украине — наркобизнес. Весь. От самого мелкого дилера розничной торговли, работающего за дозу, до самых крупных держателей лабораторий. Где-то посредине в этой цепочке находятся прикормленные ими сотрудники милиции, которые, в отличие от остальных звеньев цепочки, облечены государством специальными полномочиями. Подробно о том, как луцкий БНОН «доит» и «топит» пытающихся вернуться к нормальной жизни наркозависимых.

В соответствии с законодательством Украины, с февраля 2008 года на базе Волынского областного наркологического диспансера реализуется программа заместительной терапии (далее — ЗТ) для больных опийной наркоманией. Сегодня лечение на базе облнаркодиспансера проходит несколько десятков наркозависимых, так как программа ЗТ реализуется ещё несколькими лечебными учреждениями города Луцка. До этого, когда сайт на базе наркодиспансера был единственным в городе, число пациентов достигало сотни.

Программы заместительной терапии опийной наркомании в той или иной форме реализуются во всех развитых странах, и за время своего существования доказали свою эффективность. Иллюстративным здесь будет даже пример нашего, Луцкого сайта ЗТ при наркодиспансере: абсолютное большинство пациентов — «за 30», стаж употребления — больше десяти лет, пышные букеты сопутствующих соматических болезней — от банальных в нашей среде ВИЧ и гепатита С до трофических язв конечностей. Как правило — по нескольку судимостей за спиной, жизнь, как говорится — растрачена. И практически нулевые шансы что-то изменить.

На фоне того, что каждого наркозависимого через всю жизнь сопровождает дамоклов меч сильнейшей психологической зависимости от наркотика, даже не нулевые шансы и не стремящиеся к нулю. Отрицательные.

И вот, в один момент эти люди получают намного больше, чем просто надежду. Это не пустые слова; многие из наших пациентов за время пребывания в программе ЗТ трудоустроились, создали семьи, имеют детей. Моей дочке — второй год пошёл. При этом «на программе» я — два с половиной. И ни одного срыва за это время, стабильная размеренная жизнь.

Единственная особенность — с утра нужно потратить 40 минут — съездить получить препарат, туда и обратно. Но если вспомнить то количество времени, усилий и, что немаловажно — денег, которые тратились на поиски наркотиков на чёрном рынке, эти 40 минут покажутся сущим пустяком.

Огромнейшую выгоду от этого получает и общество в целом: у нескольких десятков людей, у которых, в общем-то, нету возможности честно «прокормить» свою болезнь, отпадает мотив совершать преступления. И, наоборот, появляется мотивация работать, платить налоги, одним словом — возвращаться в общество.

Но, как и у всякого значимого социального явления, у программ ЗТ есть и противники. Не буду говорить о противниках «идейных», считающих, что наркоманию можно вылечить (практика в 99% случаев показывает обратное, но это их право так считать), так как у нас есть и другие враги. Что характерно — гораздо более коварные, опасные и последовательные в своих действиях, так как ими движет не идея. Обобщая, можно сказать и так: главный враг заместительной терапии в Украине — наркобизнес.

Весь. От самого мелкого дилера розничной торговли, работающего за дозу, до самых крупных держателей лабораторий. Где-то посредине в этой цепочке находятся прикормленные ими сотрудники милиции, которые, в отличие от остальных звеньев цепочки, облечены государством специальными полномочиями.

И полномочия эти они используют не для выявления килограммовых поставок на чёрный рынок того же метадона (как, например, СБУ). Крича на всех углах, что программы ЗТ снабжают чёрный рынок метадоном и бупренорфином чуть менее чем полностью, они изымают жалкие милиграммы, которые сами же подбрасывают в ходе обысков, подобных запечатлённому на прилагающемся к статье видеоролике — без понятых и прочих процессуально необходимых «мелочей»:

Анализируя доступный публично реестр судебных решений, легко убедиться в том, что этих крох не хватает даже на то, чтобы возбудить уголовное дело. Даже больше: сам собой возникает риторичный вопрос — присутствует ли там метадон/бупренорфин вообще: ведь экспертизу изъятого для милиции проводит сама милиция, а точнее — НИЭКЦ при областном УМВД.

Может, не во всех случаях, но... Но, как человек, лично знакомый с несколькими людьми, которые получили реальные сроки лишения свободы за подброшенную сотрудниками милиции через наркозависимых помощников маковую солому, уже подвергавшуюся «обработке», и в которой психоактивные вещества вряд ли присутствовали даже в следовых количествах, себе ответ на этот вопрос я уже дал.

Годы употребления, собственный опыт дают мне возможность сделать вывод: ликвидируй программу — и практически все пациенты вернутся к употреблению «уличных» наркотиков и добыванию денег любой ценой. Эти деньги через руки и карманы дилеров потекут «наверх». Часть из них по пути осядет в карманах милицейской «крыши», от рядовых оперов до генералов.

Поверьте — я знаю. Многие из осуждённых наркозависимых могли бы рассказать, как сидя в ИВС, они меняли «эпизоды» на ширку. Вопрос: откуда её брали милиционеры? Готовили сами? Не думаю. Точнее, уверен, потому что некоторых мелких сбытчиков, которые снабжали милицию наркотиками, я знаю лично. А то, как берут деньги сотрудники патрульного автомобиля ПС — за то, чтобы не стояли поблизости «точки», перекрывая поток наркозависимых; опера и участковые — за то, чтобы дать «добро» на проход к «точке», я видел собственными глазами.

Это целая система, которую любовно взращивали годами. Система, зиждущаяся на том, что Закон у нас, к сожалению, не на стороне гражданина. И, наделённые этим законом специальными полномочиями правохоронители порой учиняют такое, что не приснится в кошмарном сне, то, что не назовёшь даже беспределом, так как это более похоже на системный, продуманный террор. Задача-максимум — что-то кому-то подбросить. Задача-минимум — поиздеваться морально или (чаще) физически.

В середине 2008 года отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков Луцкого ГО УМВД Украины в Волынской области был реорганизован в службу БНОН, которую возглавил капитан милиции Гамольчук Р.В.

Не теряя времени, молодой энергичный экс-убоповец начал знакомиться с новым полем деятельности. Познакомился с ним и я... И, что меня крайне удивило — настойчивость, с которой он пытался заставить меня, сына известного в области врача, подставить кого-то из медработников поликлиники № 1 города Луцка. Нет, не то чтобы у него была информация о том, что некто из медработников занимается сбытом рецептов на сильнодействующий «Соннат», находящийся на предметно-количественном учёте, а он всего лишь искал «закупщика».

Он хотел сделать нечто большее: по его замыслу, я должен был всякими правдами и неправдами, напирая на то, что я сын её коллеги, выпросить у неё рецепт, рассчитавшись помеченными купюрами. Короче говоря, толкнуть человека на «дефицитное» преступление, дабы дать возможность бравому капитану «сделать показатель» по статье, уголовные дела по которой возбуждаются крайне редко. Насколько мне известно, впоследствии он добился-таки своего, я же постарался как можно быстрее сменить телефон и выпасть из его поля зрения.

Попала в круг его интересов и программа заместительной терапии. Запущенная машина «мусорского» террора, постепенно набирая обороты, уже в начале 2010 года раскрутилась настолько, что многие стали подумывать о том, чтобы бросить лечение. Так как для того, чтобы это лечение получить, нужно приехать в наркодиспансер, на территории которого ежедневно несут дежурство дюжие, но без малейших признаков интеллекта, БНОНовцы.

Которые могут просто пнуть, а могут избить. А могут вот так себе запросто, безо всяких на то оснований, с конским гоготом «упаковать» человек 15 (и это не теория, это жестокая реальность!) в небольшой микроавтобус, доставить в горотдел милиции, продержать там много больше отведённых законом трёх часов, «профильтровать» карманы на предмет ненужных вещей и выпроводить, предварительно поиздевавшись ещё и морально.

А-ля «ну, чо, даёшь какие-нибудь „расклады“, или найти у тебя сейчас стакан соломы? А? Не слышу? „Пожалуйста“ забыл сказать! Проси как следует! Как думаешь, хватит тебе стакана чтобы „поехать“ отсюда прямиком похлёбку жрать? Ладно, живи скотина наркоманская. Чтобы завтра же нам что-то рассказал». И ведь могут найти, случаи были.

Ведь это же чертовски удобно. Не нужно работать головой, собирать и анализировать информацию — как раз это практически невыполнимая задача для абсолютно не располагающих к себе грубых, неопрятных людей. Как говорил один из них — пусть думают лошади, у них головы большие. Всё что надо — к девяти часам приехать к наркодиспансеру, постоять там полтора часа, «поржать» с реально занимающимися сбытом наркотиков гражданами, отирающимися поблизости.

И поиздеваться над совершенно беззащитными людьми, приходящими за помощью, стремящимися хоть напоследок пожить «как все люди». И, в том числе, по этой причине ещё более беззащитными перед «ментовским» террором, готовыми даже платить посильные суммы только за то, чтобы их не трогали. Вдумайтесь только: они давно не нарушают закон, за ними ничего нет. Но они готовы платить не за то, чтобы продажные менты закрывали глаза на их преступления, даже не за то, чтобы им не навязали того, чего они не совершали. Они согласны откупиться, только бы их не унижали, не били, не угрожали.

Многие сознаются: их пробивает дрожь, когда будучи совершенно уверенными в своей правоте, не совершив ничего противозаконного, они видят поблизости диспансера автомобиль, похожий на тот, которым приезжают каратели от МВД. Потому что знают: с ними сделают всё, что захотят. Никто — ни один судья, прокурор или генерал в этой стране не поверит ранее судимому наркозависимому...

Лично я, чтобы хоть как-то себя обезопасить, хожу с постоянно включенной камерой смартфона, которая снятое видео транслирует через 3G-сеть. Это дорогое удовольствие даёт 100% гарантию того, что видеозапись незаконных действий сотрудников милиции будет опубликована, а не растоптана вместе с телефоном. Я стал так делать после того, как 21 января 2011 года прямо у входа в наркодиспансер на меня напал (а иначе это не назовёшь) сотрудник городского СБНОНа О.В. Майко.

Он задал единственный вопрос — «Ти на програмі стоїш?». После чего, не уточнив, «кто на ком стоял», кто он вообще такой, и что ему от меня надо, схватил за шиворот, намереваясь оттащить к стоящей вблизи машине. От неизвестности спасло меня только то, что рядом стояла женщина не из пациентов, и то, что перед выходом меня предупредили, что обо мне спрашивали (это всё очень разборчиво слышно на аудиозаписи), и номер отдела внутренней безопасности я начал набирать ещё перед выходом из наркодиспансера (а заодно и диктофон включил).

Поняв, что я действительно разговариваю с «министерским отделом», и что стоявшая вблизи женщина обратила внимание на нас и явно видела всё происходящее, он несколько изменил своё поведение и (даже!) предъявил удостоверение.

После с конфликта с Майко я обратился с жалобой в городскую прокуратуру. Которая ничтоже сумняшеся переслала моё заявление в областное УМВД, не потрудившись даже опросить ни меня, ни кого-либо из тех, кто действительно был рядом и всё это видел. Зато несколько раз допрашивали заведующего поликлиникой, находившегося в тот момент в своем кабинете довольно далеко от места нападения, а поэтому ничего и не мог видеть. После второй жалобы, уже в областную прокуратуру, Майко вроде как объявили выговор. Сейчас где-то там валяется третья.

Большинство же пациентов боятся решиться даже на это. В связи с этим вспоминается один жестокий, но любопытный эксперимент зоопсихологов: трёх собак посадили в закрытые клетки. Через одну пропускали электрический ток, и она ничего не могла с этим поделать. У второй в клетке была кнопка, нажав которую, она могла отключить подачу электричества.

Через третью ток не пропускали вообще. Когда подали напряжение, первая и вторая собаки забегали по своих клетках. Третья при этом лежала и почёсывалась. Вторая довольно быстро нашла кнопку. А первая, немного посуетившись, легла на пол и жалобно заскулила.

В следующий раз ту же группу собак точно так же посадили в клетки, точно так же подключили ток первым двум. Только стены клеток были невысоки, около полуметра. Третья собака выпрыгнула из своей клетки сразу же. Вторая несколько замешкалась, очевидно, сначала вспомнив о спасительной кнопке. А первая сразу же легла. Её состояние зоопсихологи называют «воспитанная беспомощность» — она поняла, что мир не изменить, легла и заскулила. Не от того, что пытка током ей нравилась. Не от того, что ей было всё равно. От «воспитанной беспомощности».

Наверное поэтому милиционеры регулярно навещают пациентов программы ЗТ с нелепыми требованиями — от «добровольно отказаться от заместительной терапии» до «кого-то сдать». Скорее всего, так же делая ставку на воспитанную беспомощность, несколько месяцев назад трое милиционеров без участия понятых и составления протокола задержали пациента программы Андрея М., у которого якобы нашли метадон (в чём я лично очень сомневаюсь, так как осмотр проходил на моих глазах — его просто зафиксировали и держали до тех пор, пока не подоспел третий милиционер; он подошёл к нему вплотную, и только после этого начался осмотр). Андрей был исключён из программы.

А дальше процедуру упростили предельно: неделю или полторы назад СБНОН направил на имя главного врача наркодиспансера представление, в котором говорилось, что они владеют информацией о том, что пациент программы ЗТ Юрий Г. занимается сбытом препарата «бупренорфин». Заметьте: без приговора суда, без следствия, не поймав с поличным. Наплевав слюной на якобы гарантированную Конституцией презумпцию невиновности и гражданской добросовестности.

Из программы ЗТ Юра был немедленно исключён. Уж не знаю, сколько с него запросили доблестные борцуны с незаконным оборотом наркотиков, но только, по-видимому, заплатить им он не смог. В результате отец двухлетнего ребёнка, между прочим — довольно неплохо ресоциализировавшийся, к которому не было ни одной претензии со стороны медперсонала, после короткого курса лечения в стационаре будет оставлен один на один со своей болезнью. Что будет дальше — предсказать несложно.

В среде пациентов укрепилось очень устойчивое мнение о том, что это было своеобразное зондирование, которое, к сожалению, удалось. Появился ещё один мощный рычаг психологического давления: либо ты нам денег, либо — мы на тебя бумажку.

А теперь представьте: какой силы давление нужно оказывать на людей, чтобы воспитать ТАКУЮ беспомощность. Как нужно выстроить систему, чтобы однажды сотрудник ведомства, осуществляющего надзор и выявление правонарушений со стороны сотрудников милиции, сказал мне: «Правильно боятся. Судимые, употребляют или употребляли в прошлом наркотики — этого хватит, чтобы в случае провокации к ним никто не прислушался».

В последнее время Р.Гамольчук перестал появляться на территории диспансера, вместо него — четверо опричников, из которых по фамилии я знаю только Майко, остальных — визуально. Двое из них выкрикивали угрозы в мой адрес на днях, 15 сентября. Только телефон в руке и понимание того, что я наберу номер быстрее, чем они добегут до меня, позволил мне пройти.

Поэтому напоследок расскажу немного о себе. Кто я, и почему у меня хватило смелости это написать.

Так получилось, что за годы употребления я не привлекался к уголовной ответственности. Довольно неплохо ориентируюсь в различных отраслях права, в первую очередь «прикладных», могущих оказаться полезными для потребителей иньекционных наркотиков. Я хорошо разбираюсь в IT — и это позволяло мне всегда, по крайней мере, честно заработать на свою дозу. Когда потребность в дозах отпала, я создал семью, воспитываю дочь, имею определённые планы на будущее.

После того, как я несколько раз обратился в прокуратуру, отдел внутренней безопасности и департамент БНОН МВД меня вроде бы оставили в покое, хоть никого и не наказали (сомнительный выговор Майко не считается). Но что-то мне не позволяет каждый день ходить и спокойно смотреть на то, как шайка негодяев издевается над десятками таких же, как и я, больных людей, лишая их главного — НАДЕЖДЫ. Поэтому я не боюсь и пишу эту статью.

Очень хочется верить: статью прочтёт тот, кто может хоть что-нибудь изменить. А пока этого не случилось — остаётся только ходить с видеокамерой, работающей он-лайн, и ждать возможности зафиксировать «ментовские» издевательства. По сути — с минимальной надеждой на результат пытаться выполнять работу Службы внутренней безопасности, с единственной разницей: они ждут, потому что в их правилах вмешиваться только тогда, когда уже случилось непоправимое. А я жду и из своего кармана каждый день оплачиваю мобильный трафик для того, чтобы этого не случилось.

По материалам cripo.com.ua