Проданный протест

Донецкий чернобылец оказался немного дороже киевской бабушки. Пакетом гречки отделаться не удалось — пришлось дать деньгами. Такова суть бесславного окончания акции протеста ликвидаторов аварии на ЧАЭС в Донецке.

Цена вопроса — миллион гривен. Миллион, который губернатор Донецкой области Андрей Шишацкий обещал поделить между самыми активными обитателями палаточного городка.

Форма выплат удивительна и противоречива. Сами чернобыльцы утверждают, что речь шла о выплате тех самых урезанных с начала ноября пенсий в полном объеме. Но руководитель ОГА говорит, что эти деньги будут выделены из областного и местных бюджетов как «материальная помощь особо нуждающимся». То есть чистота происхождения этого миллиона, который отдельные не согласившиеся на этот компромисс ликвидаторы справедливо назвали «подачкой», сомнительна. По сути, речь идет о том, что власть распорядилась то ли государственным, то ли местным бюджетом как собственной копилкой.

Имеет ли это значение? В данном случае — да. Потому что изначально люди вышли на улицы, чтобы защитить Закон. Да, закон, выгодный лично им. Закон, которым покупали их голоса перед каждыми выборами, раздувая коэффициенты доплат и надбавок. Закон, который пос­ле всех предвыборных улучшений стал популистским, невыполнимым и, по словам чиновников, «неподъемным» для бюджета. Но все-таки — закон. Действующий нормативно-правовой акт государства. И если бы (пофантазируем) каждый защитил тот маленький кусочек закона, который касается лично его, стали бы мы ближе к правовому государству или нет?

Чернобыльцы, удобно усевшись в палатках, спросили прямо и недвусмысленно: законы надо выполнять или не надо? Какими бы они ни были? Такая постановка вопроса в стране, где избирательность применения закона уже не привычка даже — традиция, вызвала истерику. Па­ни­ку и растерянность. Обнажила все скрытые комплексы — по Фрейду. Николай Азаров открыто признал, что все социальные законы — популистские, ни одно правительство их не выполняло. И его не будет.

Из того, что осталось «за кадром», — заместитель начальника донецкой милиции, курирующий спецподразделение «Бер­кут», шепотом посоветовал «пятнистым космонавтам»: ребята, кто может сбежать в отпуск или на больничный — бегите. И оказался прав — именно «беркутовцы» по изначальному плану должны были под видом «работников МЧС» демонтировать палатки 27 ноября. Их завернули в пути…

«Андрей Владимирович, ты там вообще как — руководишь регионом или нет? Давай, разруливай ситуацию!» — не могу утверждать, что именно эти слова были сказаны Шишацкому старшими товарищами из Киева. Но в том, что нечто подобное сказано было, — уверен. Старшие товарищи, демонстративно игнорируя протесты и отказываясь поговорить с людьми, развязали руки своим наместникам.

В ход пошло все — суды, запрещающие массовые собрания «в связи с угрозой теракта». Милицейские запугивания уголовным делом «за захват административных зданий». Попытки настроить общественное мнение против «иждивенцев, объедающих бюджет». Последнее давалось совсем легко. В глазах многих соотечественников любой, вышедший на защиту своих прав, — это, цитируя классику, «человек, желающий странного». И потому — ату его! Умерший во время первого штурма палаточного городка шахтер-инвалид Геннадий Коноплев — это всего лишь «липовый чернобылец».

Но разве восстать против беззакония, никак не касающегося лично тебя, — это не высший уровень гражданской позиции? Разве заступиться не за родных, не за близких, а за каких-то совсем незнакомых тебе людей — не проявление истинно христианского сострадания?

Прессинг продолжался целый месяц. И шел по нарастающей. Воскресные «переговоры» были не первыми и могли стать не последними. Разумеется, ни о каком разрешении конфликта в рамках правового поля речь изначально не шла. Об этом свидетельствует хотя бы состав переговорщиков со стороны властей. От имени губернатора на месте «разруливал» Владимир Фомин — руководитель аппарата Донец­кой ОГА. Проще говоря, консильери.

А начальник областного уп­равления труда и социальной защиты Любовь Яковлева, кутаясь в норковую шубу, пожирала влюб­ленным экзальтированным взглядом Виктора Януковича, толкавшего речь про «покращення» работягам с Енакиевского металлургического завода. Того самого Виктора Януковича, которого советники отговорили ехать на встречу с чернобыльцами под предлогом, что те — «неуправляемые». И который потому предпочел визиту в палаточный городок обед в своем любимом енакиевском кабаке «Три пескаря».

После визита президента уговоры возобновились. Перед капитуляцией (почетной ли?) палаточного городка были встречи чернобыльских активистов с председателем Донецкого областного совета Андреем Федо­ру­ком и его заместителями. От областной администрации «штаб» протеста обрабатывали упомянутый Владимир Фомин и начальник отдела по взаимодействию с правоохранительными органами Андрей Кирша. «Из всех этих бесед я сделал вывод, что они просто не владеют ситуацией. И считают, что у нас заоблачные пенсии», — рассказывал один из лидеров протеста Александр Пучков. И мечтательно добавил: «Зато как приятно было юристов из ОГА на ж… посадить»…

Радость людей, которые вдруг поняли, что Закон в умелых руках — грозное оружие, даже в это время и в этой стране, трудно переоценить и нельзя не разделять. И тем страннее видеть этих же людей, прячущих глаза и бормочущих: «Все вопросы — губернатору… Да, мы приняли решение добровольно прекратить…»

«Они сказали, что они хотят именно слова, гарантии губернатора. И учитывая, что некоторые из них знали меня еще, скажем так, по предыдущей жизни: кто-то по Куйбышевскому району Донецка, кто-то по Харцызску... То есть у меня все-таки какая-то история, и есть у меня какая-то репутация», — объяснял секрет успеха на переговорах губернатор Донецкой области Андрей Шишацкий. Слово правильного пацана — против Закона. И тот факт, что первое перевесило второе — это диагноз и приговор нашему больному обществу. Наше­му изуродованному гражданскому самосознанию. Нашей уродливой системе прио­ритетов.

Все, что было после, — конвульсии. И позорный разгон пятерых «отщепенцев», отвергнувших предложение властей. И демонстративное швыряние наград к монументу «Жертвам Черно­быля» 14 декабря. И попытки продолжить акцию протеста малочисленной кучкой несогласных. И курьезная история со «стулом Гриценко». С таким трудом убрав все чернобыльские палатки, власти костьми легли, чтобы не допустить установки новой – в виде депутатской приемной Анатолия Гриценко. Алек­санд­ру Гевелеву, помощнику нардепа, пришлось вести прием, усевшись на стуле под открытым небом. За этой сценой бдительно наблюдали два десятка милиционеров.

А вокруг зеленели свежевысаженные «йолки», которыми быстро засадили место акции протеста. Чтобы ничто не напоминало о всплеске неповиновения…

Это детали, подчеркивающие суть: цена гражданской позиции по-прежнему остается невысокой. И отказываемся мы от нее по-прежнему с легкостью необыкновенной.

Для борьбы с недовольными власти давно освоили очаровательный в своей первобытной примитивности прием. Хочешь сделать людям хорошо? Чего уж проще: сделай хуже, а потом верни, как было. Купи козу — продай козу. Прием варварский. Но — безотказный. Особенно в условиях, когда других способов сделать лучше не осталось.

Отменили зимнее время — вер­нули зимнее время. Внесли законопроект о снижении социальной помощи матерям — отозвали. Закрутили гайки — чуть ослабили. Жизнь кипит, реформы идут… Отобрали пенсии у чернобыльцев — вернули. Но не всем. А по спис­ку. По списку, составленному самими чернобыльцами. Пусть все будут замазаны. Тогда некому будет возмущаться. Тогда каждому можно сказать: «На себя посмотри!».

И для власти жизненно важно было закончить эту историю именно так. Потому что они верят – все имеет свою цену. Что все протесты против них – оплачены и организованы «провокаторами». Что честь, совесть, долг и закон – пустые слова. Что любой, подобно им самим, откажется от этих слов за деньги. Кто за большие, кто – не очень. Они очень хотят в это верить. Так проще убедить себя, что «мы не такие – жизнь такая».

Донецкие чернобыльцы — и не только донецкие, и не только чернобыльцы — не научились ценить вещей нематериальных. Лю­ди, задавленные необходимостью существовать на грани физического выживания, пока не могут считать ценностью то, что нельзя пощупать, съесть или украсть.

Ваучер — бесполезная бумажка. Предложенная за него поллитровка — ценность. Осязае­мая, зримая и приятно булькающая ценность. Личная доля общенародной собственнос­ти, говорите? Слова-то какие…

Галочка в бюллетене — ерунда. А вот пакет гречки, премия, отгул или, на худой конец, гарантия сохранения рабочего места в случае «правильного» голосования — ценность. Семью-то кормить надо. Избирательное право? Гражданская ответственность? Не пудрите мозги, после выборов еще надо успеть на рынок и любимую тещу проведать…

Свобода слова и самоуважение — пустые слова. Зато гламурненький айподик в подарок журналистам — то ли от Днепропет­ровской ОГА, то ли от неназванных «спонсоров» — ценная штучка. С него же и в Интернет лазать можно! А со свободой слова в холодильник лазать бесполезно — он от свободы не наполняется…

Но ведь на самом деле бренны и непостоянны как раз вещи материальные. Особенно в руках ловкачей, претендующих на статус современной аристократии. Получат ли чернобыльцы обещанный миллион? В этом есть большие сомнения.

Во-первых, какой смысл? По донецким диковатым «понятиям» оказанная услуга таковой не считается и оплате не подлежит. Во-вторых, платить «терпилам» — вообще не по-пацански. А вот «лоха кинуть» — святое. Нако­нец, не отдавать денег требует ци­ничная логика. Просто, чтобы не подавать дурной пример. А то другие могут подумать, что протесты — действенное оружие в борьбе за свои права.

Тогда палаточный городок станет постоянным явлением. Только обитатели будут меняться. Чернобыльцы, потом афганцы, потом дети войны. Потом какие-нибудь работяги, не желающие почему-то сидеть год без зарплаты. Вот ведь чудаки — создатели знаменитых «Кольчуг» с завода «Топаз» и строители донецкого метро работали бесплатно, и ничего, не протестовали.

И другие — не протестуют. А даже наоборот. Вот донецкий совет ветеранов обращение распространил. Пишут: «Не может быть развития и поступательного движения вперед, если не будет гражданского мира и согласия в обществе». И призывают в этой связи сплотиться вокруг власти и не позволять «отдельным недальновидным политикам раскачивать государственную лодку».

Читать такое — смешно. Но понимать, что писалось не по принуждению, писалось добровольно и с энтузиазмом, — противно. Противно потому, что, читая такое, начинаешь невольно верить тем, кто утверждает, что ничего в этой стране никогда не изменится.
По материалам zn.ua