Жизнь переселенцев в Киеве

На улице Фроловской в Киеве каждый день можно увидеть очередь. Сюда за гуманитарной помощью приходят переселенцы с Донбасса. В первый день я так и не решился заговорить с кем-либо из них, а лишь стоял и подслушивал. Сложно расспрашивать людей, которые стоят в очереди за гуманитарной помощью, и при этом не чувствовать себя стереотипным "журналистом-паразитом".
- Это нужно принять. Вы не думали, что этот опыт может вам что-то дать, что-то развить? – подслушиваю я мужчину, который говорит с интеллигентной на вид женщиной лет сорока.

- Пока что это развивает исключительно комплексы, – вздыхает женщина. – Брать труднее, чем давать.

Около нее стоят несколько пакетов с гуманитаркой.
- Зря вы так, – говорит мужчина. – А если мужчина помогает вам занести коляску по лестнице?

- Это совсем другое, – перебивает его женщина и берется за пакеты.

- Да то же самое! Сейчас вы слабее, но точно так же, как женщина с коляской слабее мужчины, а не из-за личных каких-то...

- Я поняла, – перебивает женщина.

Оба молчат и смотрят друг другу в глаза.

- Хорошо, – слегка хмыкает женщина. – Будем над собой работать.

Мужчина оказался психологом-волонтером. Женщина дома была музыкантом. Она подбирает пакеты с гуманитаркой и идет на выход.

Бабушки выбирают себе обувь из кучи, которую волонтеры разложили снаружи контейнера. Большая же часть обуви – внутри. Практически все – кроме одежды, ее вдосталь – раздают по карточкам со штрих-кодом, которые можно получить на регистрации.
Улыбка ребенка
В первый день в очереди я не заметил мужчин. Женщины, дети, несколько подростков.

В следующие разы мужчины были: пенсионеры; несколько забитых отцов, которые пришли тащить сумки с помощью для детей; один инвалид. Женщины и дети все равно доминируют. Собственно, "Кожен може" не предоставляет помощь мужчинам трудоспособного возраста.

Самая большая очередь – возле контейнера, где выдают одеяла, постельное белье и посуду для готовки: люди ехали налегке, трудно купить все и сразу, даже если денежные запасы были. Есть отдельные женщины, которые со смартфонами в руках стоят за продуктовыми пайками.

- Солнышко, но оно бэушное, – предупрежнает девушка-волонтер. – А продукты вон там.

- Я уже взяла.

От контейнера с сердитым видом возвращается на регистрацию маленькая женщина со шрамом на щеке. За ней угрюмо топает мальчик лет десяти, а на руках у женщины – грудной ребенок с соской.

- Аня, просись без очереди! – кричит ей вслед родственница.

- Ма, куда тетя Аня пошла? – спрашивает толстый подросток лет тринадцати.

- Талончик взять забыла... Смотри, – мать ворошит кучу, – померяй эти ботинки.

Подросток начинает ныть: что-то в том смысле, что эти не нравятся, что дома были нормальные. Мать шипит, одергивая сына:

- Тихо! Я тебя умоляю! Мы неизвестно когда вернемся домой!

Через десять минут мимо меня возвращается Аня, за ней, смотря только под ноги, семенит старший сын. На руке у Ани ребенкок с соской, во второй Аня сжимает талончик. Ребенок с соской смотрит на меня и улыбается.

"Я не могу только брать"
Леся Литвинова, координатор центра "Кожен може допомогти" на Фроловской (бывшая "Волонтерская сотня"), познакомила меня с Викой Василевской, 33-летней матерью троих детей из Луганска.

- Леська меня покорила с первого дня. Я влюбилась. Леська мне как старшая сестра, – Вика вспоминает, как у нее заболели после приезда все трое детей, и Литвинова привезла ей из центра лекарства на крупную сумму.

Теперь Вика Василевская сама – волонтер на Фроловской. Вика довольно известна в СМИ: жизнерадостная, красивая, оптимистичная. Разговаривая со мной, она все время бегает по делам. Пока мы говорим, МЧС привозит палатку для обогрева. С МЧС – несколько камер. Тем временем со стороны улицы люди – после публичной просьбы Арсения Финберга, еще одного координатора центра – без камер стоят в очереди, чтобы отдать свою помощь в окно приема.

- Я такой человек, я не могу только брать, – объясняет луганчанка Вика, – я хочу и давать.

Возможно, именно благодаря возможности не только брать, но и давать Вика столь жизнерадостна и оптимистична. Вика часто оставляет своих детей "друг на друга" и приезжает на Фроловскую помогать. Ее старшей дочери 14, и дочь в составе команды на днях стала чемпионом Украины по cheer leading.

Вика несколько раз ездила за вещами в Луганск. Страшнее всего, по ее словам, было не во время обстрелов, а когда они прекратились.

- Когда звонишь, те, кто остались, говорят, что все у них прекрасно. И лишь когда приедешь, вечером выпили немного бэйлиса, расслабились – тогда только начинают говорить. И оказывается, не так уж у них все радостно.

У семьи Вики после переселения все сложилось. Ее муж – чемпион Европы по бодибилдингу. Он, по словам Вики, сразу через спортивную федерацию нашел работу, они без проблем сняли квартиру.

- Говорят о дискриминации переселенцев в Киеве, но мы лично этого не почувствовали. Может, все от человека зависит?

Ничего личного
Я общаюсь и с теми, кому уже не приходится ходить за гуманитаркой.

Никто из вынужденных переселенцев, с которыми пришлось общаться, не почувствовал серьезной дискриминации "лично", если не обсуждать отдельные неадекватные фразы случайных людей. Гораздо больше – помощи или по крайней мере сочувствия.

В то же время многие говорят о случаях – у них или их знакомых – отказа при съеме квартир. Отказы выражаются преимущественно в отсутствии повторного звонка риелтора, который обещал "уточнить". Если причины отказов и объясняют, то просто тем, что "вы скоро можете съехать", "вы скоро окажетесь неплатежеспособны". Похожее и при приеме на работу – "мне через пару месяцев нового искать?". Либо на работу брали, но "занижали расценки, пользуясь отчаянным положением".

Действительно, ничего "личного". Прагматика.

Таня Иванова – косметолог из Луганска. До октября в Киеве она жила в доме, который оплачивала организация "Восток SOS".

- Условия были суровые. Человек пятнадцать, и все разные.

Теперь лучше. Ее муж – строитель – много работает и теперь уже нормально зарабатывает, не по "заниженным расценкам", как сначала. Коллеги по работе помогают ему, чем могут.

Теперь Таня с мужем (она беременна), а также еще две пары сняли далеко за Ленинградской площадью одну трехкомнатную квартиру на три семьи. Все они – в родственных связях между собой. Я встречаюсь с Таней и ее родственницей Витой. Вита просит не называть ее фамилию, опасаясь за оставшихся родственников:

- Мы с мужем там в расстрельных списках, потому что поддерживали луганский Майдан.

У Виты в Луганске был свой небольшой бизнес, а здесь ничего. Таня – хоть ее фирма и эвакуировалась – на неполной занятости. Мягко говоря.

Однако возвращаться в Луганск они не собираются, даже если Луганск "зачистят": сложно будет психологически. Если друзья Тани из косметологической фирмы преимущественно поддерживали Украину, то друзья ее мужа, строители, как и многие другие – за сепаратистов.

- Мы много друзей потеряли.

"Все мы внушаемы"
- Я бы еще месяц там посидела, и сама такая бы стала, – говорит Таня Иванова.

- Мы ее вытянуть не могли. Говорит: я здесь останусь, – подтверждает Вита.

Она оставалась в Луганске одна, пока муж поехал вперед искать работу. Кроме того, у Тани больные родители, которых она долго не решалась бросить. Брат, насколько я понял, поддерживает сепаратистов. Родители "держат нейтралитет" не так между политическими силами, как между двумя детьми.

Таня пережила все бомбежки в Луганске, не выезжая.

- Мобильной связи не было, интернета не было, – рассказывает Таня. – И вся информация об окружающем мире – от соседей. А говорят все одинаково.

- Да, – подтверждает Вита. – Мои родственники, ее родственники, родственники мужа – звонят и все чуть не слово в слово то же самое говорят. Целые предложения одинаковые. Думают, нас тут мучают. Спрашивают, всех ли с Донбасса "забирают". Что тут "Правый сектор" варит людей, – хмыкает она. – Пропаганда хорошо работает.

- И вот уже я сама: умом понимаю, что что-то не так, а подсознание уже живет отдельно, – Таня Иванова смеется. – Все мы внушаемы. Вопрос только, как скоро.

В конце концов Таня все-таки выехала к мужу. Родители остались в Луганске.

"А теперь я начал сомневаться"
32-летний Евгений смог вывезти свою мать и теперь содержит ее. Им повезло: Евгений с матерью, а также еще несколько переселенцев, долгое время бесплатно жили в квартире, предоставленной киевлянином. Теперь они платят этому киевлянину символическую сумму, но подыскивают другое жилье: квартира на стадии продажи.

Евгений неплохо зарабатывает, по крайней мере в сезон: он – промышленный альпинист с международной сертификацией. Три месяца работал без выходных на внешнем утеплении квартир.

- Меня мучит совесть, что я не воюю, – признается он, – но я знаю от друзей, как бездумно кладут людей. Я не хочу тупо положить жизнь, и пока решил просто жить для матери.

Несколько его друзей пошли добровольцами в "Айдар". Евгений же с тех пор, как выехал с Донбасса, лишь раз приезжал в родной город – тогда он был наводнен кадровыми российскими военными.

Евгений переоформил выплаты матери без проблем.

- Правда, не знаю, как бы она сделала это без меня. Она в инвалидном кресле.

Все, с кем я общался, оформили выплаты на новом месте без особых бюрократических проблем. "Ну, полдня потратил". И в то же время все, собственно, из Донбасса, у кого я спрашивал – независимо от уровня поддержки ими Украины, – возмущены и считают глупым лишение выплат тех людей, кто остался на контролируемых боевиками территориях.

- Не все же могут выехать. Что делать старикам, у которых нет детей, как у моей мамы? Ну ладно, не можете платить там, – повышает голос Евгений, заговаривая об этом. – Да пусть хотя бы у каждого будет счет, чтобы он смог получить свои деньги. А так получается, человек всю жизнь платил налоги этой стране, а вы его лишаете пенсии?

В этом пункте разница между людьми с Донбасса и людьми из других регионов – почти диаметральная.

Евгений в феврале – не сезон для промышленных альпинистов – две недели провел в Киеве на Майдане.

- Я раньше был патриотом, меня интересовало все, связанное с Украиной и ее историей, я полностью был за Украину. А теперь из-за этих пенсий... я начал сомневаться.

"А мне какая разница?"
Пообщаться с переселенцами, которые бы высказывали просепаратисткие взгляды, так и не удалось. Возможно, такие взгляды не высказывают из чувства коллективного самосохранения. Или – совсем уж "антиукраинские" в преимуществе своем предпочитают не ехать в Киев.

Среди переселенок была 56-летняя женщина из Лисичанска, которая едва-едва дождавшись пенсии и оформив ее дома, убежала в Киев. Лисичанск – подконтрольная правительству территория, но женщина заплатила за три месяца за "хостел", оставила деньги на дорогу домой, на всякий случай, а на жизнь у нее осталось триста гривен.

- Спасибо людям – столько помогают!

Я помогаю ей донести сумки с гуманитаркой до остановки маршрутки и не говорю, что журналист.

Женщина из подконтрольного правительству Лисичанска живет в хостеле, ждет, пока начнут начислять на карточку пенсию, а тем временем ходит на Фроловскую обедать и берет с собой банку супа, стараясь растянуть 300 гривен – возможно, на три месяца. Почему она это делает?

- Наши стоят у меня под домом с "Градами" и стреляют. До них вот, как до этой церкви, – она показывает на розовую церковь Богоматери Пирогощи в начале Фроловской. – А если по ним в ответ стрельнут? Ну отойдите вы от города и там станьте! Зачем среди людей?

Раньше я слышал такие обвинения лишь в адрес сепаратистов и переспрашиваю:

- Точно наши?

- У нас в Лисичанске других нет, – и хотя никого рядом нет, женщина сильно понижает голос и сообщает большой секрет: – А вообще-то, мне какая разница, из-за кого погибнуть? Все равно страшно.

И она едет в свой "хостел" с гуманитарным супом от греко-католического мальтийского ордена.

"Я понимаю ваши эмоции"
Я возвращаюсь на Фроловскую уже скорее потаскать мешки с гуманитаркой, чем как журналист. Между прочим, здесь помощь и от частных лиц, и от, скажем, посольства США, а еда – как в сотнях коробок Roshen, так и в сотнях пакетов с надписью "Фонд Ахметова".

Мы носим вещи, предназначенные на вывоз в другие города, на пару с Андреем. У Андрея непривычное произношение. Я разговариваю с ним на украинском, а он поддакивает, пока наконец не замечает:

- М-да, у нас и десяти процентов такой помощи нет.

- Где это "у нас"?

- В Москве.

Андрей приехал сюда помочь и "набираться опыта" в организации волонтерской помощи.

- А то, похоже, и у нас в России может начаться.

И у меня вырвалось то, за что мне до сих пор стыдно:

- Ждем не дождемся.

- Я понимаю Ваши эмоции, – сказал после паузы Андрей. – Но не надо желать зла соседу, даже если сосед тебя обижает. А то и тебе достанется. Вы представляете, какая черная дыра возникнет, если в России начнется?

Я долго извинялся, а потом, на ходу и с мешками на плече, мы долго обсуждали возможность ненасильственных антиимперских преобразований в России.

"Як ножем"
Фроловская местами сюрреалистична. Три девочки в розовом, разного возраста, со смехом катаются по двору на одолженных здесь же гуманитарных самокатах, пока их родители стоят в очередях за кастрюлями и продуктовым пайком. Облупленная стена заброшенного дома, а на ней - монитор для ведения электронной очереди, как в заграничных банках. Но и электронная очередь – все же очередь, и люди раздражены.

- Я больше не могу, – ворчит, обращаясь к родственнице, женщина, у которой на руках спит ребенок. – Я возвращаюсь домой.

И страшно спросить, имеет ли она в виду домой "тут", или домой "там".

В конце рабочего дня я спрашиваю, где туалет, но ближайшие заняты – и меня ведут по заставленному мешками и коробками извилистому корридору, а на повороте корридора, прямо на проходе, сидят под лампочкой четыре старушки и плетут маскировочные "кикиморы" для армии.

- А я сама звідти, – говорит мне одна из старушек.

- Звідки "звідти"?

- З Луганської області. Лутугине – знаєте?

- Знаю, – соврал я.

Ее сын дал ей пятсот гривен и отправил в Киев:

- Каже, їдь, поки гроші є, бо пенсії тобі тут не дадуть, грошей не буде, що я з тобою буду робити? Тепер живу по знайомих.

Она рассказывает о своей родственнице, которая осталась:

- Найгірше, що мука закінчується. А в неї дитина має десять місяців. Чим буде годувати?

Ей становится трудно говорить. Все замолкают и плетут "кикиморы". Она успокаивается. Остальные три старушки, местные, начинают обсуждать, что надо бы заставить депутатов "Оппозиционного блока" лично возить помощь на Донбасс. Бабушка из Лутугино говорит снова.

- Сім’ї розрізало, як ножем. Я з рідною сестрою півгода не общаюсь. Я навіть не знаю, як вона там.

Она вытирает глаза рукавом.

По материалам: cripo.com.ua