Донбасс 2 года спустя

Календарь подсказывает, что уже прошло два года с того времени, как на Донбассе активизировались борцы с киевской «хунтой», защитники русского языка, добровольческие «шобла» казаков вперемешку с бурятами и прочие воины мрака и отчаяния. Два года — срок немалый, но на деле есть ощущение, что происходит один безумный, длинный и бессмысленный день, который имеет мало общего с реальностью и вот-вот должен закончиться, потому что ничего не может тянуться вечно. Но он продолжается как страшный сон, как темный тоннель, как чей-то пьяный бред, и иногда начинает казаться, что так будет всегда, ведь если бы весь этот кошмар должен был закончиться, он бы уже закончился, верно?…
Мы никому не нужны. В новостях одно вранье. Они между собой там давно договорились.
Два года назад, когда еще можно было громко спорить в очередях, демонстративно говорить на украинском, пусть и отдельные фразы или слова, презрительно морщиться на сказки о наступающих бандеровцах, свободно ездить из города в город и даже по областям, и даже лететь куда-то в самолете из Донецкого аэропорта, тоже казалось, что этот кошмар быстро закончится. Да что там, казалось, что он даже не начнется. Два года назад мы ходили на работу, на учебу, водили детей в сады и школы, гуляли, сидели в кафешках и кинотеатрах, покупали одежду, бытовую технику, делали ремонты, откладывали деньги на отдых, ездили на дачу и в лес, планировали будущее. Мы жили и смотрели вперед, и хотя новости становились все тревожнее, мы и представить не могли, что все может зайти так далеко. По крайней мере, нам не хотелось представлять.

Когда именно возникло это неприятное предчувствие того, что «началось», сказать трудно. Может, в марте 2014, когда в Донецке убили Диму Чернявского? Или раньше, в феврале, когда в Горловке мэр города заручился поддержкой местных маргиналов, обозвав их «самообороной» и вручив какие-то невнятные, но полномочия по защите города и Ленина от нашествия «майданутых»? Может быть, когда состоялось явление недоразвитого Губарева, возомнившего себя «народным губернатором» и отправившегося штурмовать казначейство? Или уже позже, когда в местную милицию летели камни из рук тех, кто еще вчера лежал под забором в луже собственной мочи? Когда видные горловские бандиты блокировали в Донецке машины, которые собирались на проукраинский автопробег? Когда здания СБУ и городских исполкомов обросли мешками с песком? Когда над городами были подняты чужие флаги? Когда пенсионеры озаботились будущим в «Гейропе» и невиданным доселе Таможенным союзом? Когда люди, которых ты знал и любил, торжественно, как на парад, семьями шли голосовать за какую-то неясную республику? Или, наконец, тогда, когда наши полоумные соседи вместе с городскими сумасшедшими размахивали иконами перед украинскими военными под Краматорском? А может, с первым пролетевшим «градом»?
Мы просто не хотим жить с фашистами. Почему на Майдане можно было захватывать здания, а у нас нельзя?
Лишь бы не было войны.
Мы за мир.
Впрочем, что теперь об этом рассуждать. Ясно одно: два года назад весна дышала одновременно надеждой и угрозой, страхом и неправдоподобием, жизнью и смертью. Одни чувствовали приближение катастрофы, но не учли, не захотели учитывать, как быстро и страшно все покатится в пропасть. Других подхватил какой-то болезненный тупой животный ажиотаж с этими республиками, русским миром, коленями и кто кого кормит, сланцевым газом, особым народом, референдумом, федерализацией, радикалами-людоедами. Большинству, как обычно, было все равно. Хотелось (да и получалось) думать, что тебя это не коснется, все неудобное и неприятное пройдет мимо, не затронув твою уютную рутину, а то, что дало сбой, восстановится само по себе. Все останется как было, не придется покидать дом и искать новый, никуда не исчезнут продукты из магазинов, не перестанут ездить автобусы и поезда, не будет никаких приграничных очередей и пропусков, да границы никакой не будет, не испортятся отношения, и, конечно же, не будет никакой пугающей неизвестности, жутковатой неуверенности в завтрашнем дне, в том, что он вообще будет. Быть может, если бы таких безразличных было больше, мы могли бы продержаться чуть дольше, болтаясь на поверхности, как то, что не тонет, но даже этот всеобъемлющий пофигизм легко было затмить с помощью горстки продажных, глупых, обезумевших… людей? Конечно, были и те, кто искреннее верил, что ведет себя и свою семью в светлое будущее, болея за референдум, старательно выговаривая новые «ДНР/ЛНР», требуя отсоединения от чего-то, присоединения к чему-то, защиты, стабильности, «как раньше и колбасу по 2.20», возмущаясь, размахивая флагами, посещая внезапно и хорошо организованные митинги, но на чем была основана их вера, за что и с кем они собирались бороться и собирались ли по-настоящему, сейчас, два года спустя, уже не вспомнить. Они и не хотят этого вспоминать.
Май 2014. Горловка, уже захваченная боевиками, уже после референдума. Площадь вокруг Ленина, идет какой-то митинг, малахольные женщины истерически декламируют стихи, посвященные «республикам» и чему-то там еще. Вместе с зевающими прохожими можно насчитать человек 400–600, не больше. Глупое и жалкое зрелище. У тех, кто в здравом уме, в голове одна и та же мысль — этот цирк скоро закончится. Еще можно спокойно уехать. Еще не нужно держать наготове тревожный чемоданчик. Война уже идет, но мы этого еще не осознали.
Война началась слишком быстро. Слишком быстро сгинуло все то, к чему мы так привыкли. Слишком мало времени было на то, чтобы решить — остаться или уехать. Слишком страшными были первые обстрелы. Слишком много бессонных ночей было проведено в мыслях о том, наступит ли для тебя утро. По сути, конец 2014-го — начало 2015-го года были временем выживания, и размышлять о том, какие неправильные решения ты принял (и принял ли), а уж тем более соединять в голове причины и следствия, было некогда. Но человек ко всему привыкает, и если первые залпы и разрывы, от которых дрожали стены в центре города, заставляли спуститься в подвал или хотя бы уйти в ванную, позвонить всем родным, кого сейчас нет рядом, проверить запас воды и свечей, выпить успокоительное, то со временем это перестало быть поводом даже встать с дивана. И уж тем более перестало интересовать, почему все это происходит и кто в этом виноват. «Это к нам или от нас?», — вот и все, что можно сказать о таких странных и страшных событиях, которые еще не закончились, а лишь затаились, периодически напоминая о себе. Потянулся тот самый безрадостный день, в котором почти ничего не меняется, и который хочется поскорее пережить. Мы не хотели так жить, мы и сейчас не хотим. Тем более, мы не хотим думать о том, почему все это произошло.
Мы не хотели в Россию, мы хотели свое государство.
Мы думали, будет как в Крыму.
Прошло два года. Есть оккупированная территория, а есть свободная (или освобожденная). Въезд и выезд затруднен, очереди, пропускная система. Продукты дорогие и невкусные. Социальные блага — роскошь. Вечерние прогулки — роскошь. Уверенность в будущем — роскошь. Пенсии не хватает, но Украина тоже платит, поэтому жить можно. Работа и зарплата? Теоретически есть, а практически… Гордиться нечем, скажем так. Война? Война продолжается. Просто мы уже не так остро ее воспринимаем. Нужен ли нам еще один референдум? Митинг? Федерализация? Нам ничего не нужно. Мы хотим, чтобы было как раньше. Наша ли это ошибка? Мы не знаем. Мы не хотим знать. Какая теперь разница. Мы хотим, чтобы нас оставили в покое.
Мы за мир.
Сентябрь 2015. Донецк. На площади из динамиков играет музыка. Пожилой мужчина кормит голубей. Рядом останавливается немолодая женщина с ребенком лет 5.
- Что за праздник? — кивает мужчина на источник музыки, щурясь от солнечного света.
- День освобождения Донбасса, — женщина приосанивается.
- А что, уже освободили? — уточняет мужчина и улыбается.
Женщина захлебывается возмущением и быстро тащит ребенка дальше.
Февраль 2016. Бомж у магазина просит у парня закурить. Тот дает сигарету, протягивает спички. Подкуривая, бомж пускается в воспоминания о довоенном времени. Сбивчиво грозит каким-то невнятным «им», из-за которых все беды. Мужчина насмешливо интересуется, мол, так хотели в Россию или как? Разве не из-за этого все? Разве не ради этого?
— Да кого это теперь еб..т, — сплевывает бомж.
Вот и я так думаю. Никого.

По материалам: medium.com