Грех и смех

Это, однако ж, не все: на стене сбоку, как войдешь в церковь, намалевал Вакула черта в аду, такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо; а бабы, как только расплакивалось у них на руках дитя, подносили его к картине и говорили: «Он бачь, яка кака намалевана!» — и дитя, удерживая слезенки, косилось на картину и жалось к груди своей матери.

Н.Гоголь, «Вечера на хуторе близ Диканьки»

Кузнец Вакула восстановил свой моральный облик за счет того, что «выдержал церковное покаяние и выкрасил даром весь левый крылос зеленою краской с красными цветами».

Верховная Рада Украины решила не искать легких путей. И начала восстановление морального облика страны с того, что 18 октября поддержала в первом чтении законопроект №7132 о внесении изменений в Закон «О защите общественной морали», предложив его новую редакцию и изменения к профильным законам, касающихся массмедиа. Представители всех без исключе­ния фракций, как звери Киплинга у водопоя, на миг забыли о классовых, национальных, бизнес- и прочих битвах и мирно припали к живительному источнику повышения рейтинга.

Ныне, как и присно, формой осуществления государственной политики в сфере морали является государственное регулирование и контроль, а также привлечение общественности к осуществлению государственного регулирования и контроля за соблюдением законодательства о защите общественной морали. Предусматривается создание специального коллегиального государственного органа для «утверждения нравственности в обществе» — Национальной комиссии Украины по вопросам защиты общественной морали. При том, что сейчас все еще существует Национальная экспертная комиссия Украины по вопросам защиты общественной морали. Аминь.

Понятно, что все это делается в рамках приведения украинского законодательства к европейским стандартам. И, с точки зрения целеполагания (и с юридической тоже), в этом процессе все безукоризненно. Чего не скажешь об обществе в целом.

Человек, пожалуй, наиболее лицемерное животное. Его инстинкты продолжения рода и сохранения вида всегда создавали ажиотажный спрос на потребление любой информации о сексе и насилии в широчайшем спектре — от всевозможных камасутр и до публичного лицезрения казней и пыток. Регулятором всегда выступала власть (духовная или светская — без разницы), стимулировавшая или ограничивавшая предложения в зависимости от своих функциональных нужд. Есть проблемы с деторождаемостью — запретим аборты и презервативы, введем в школах рассказы «про это». Нужно устрашить толпу — казним кого-нибудь на лобном месте, все равно — на Красной площади много веков назад или в Печерском суде нынче. И так далее. Эффек­тивность подобных мер никогда не была высокой, но всегда тешила тщеславие властей, так как они во все времена представляли себя образцом морального поведения. Согласным разрешали больше секса. Несогласным предоставляли вакансию на очередном лобном месте. И то, и другое повышало зрелищность любых мероприятий власти и способствовало способностям толпы к соитию с властью в любой удобной для власти форме.

В то же время декларируемая целомудренность и высочайший гуманизм выполняли и выполняют минимальную декоративную функцию. Подобно крошечным тряпочкам на телах стриптизерш. Номинально вроде и одежда, а фактически — усиление эффекта наготы. Духовность, как газ, который испускают попы из своих бородатых отверстий (определение Невзорова). Он в основном ими же самими и потребляется, так как неплохо перегоняется в необлагаемые налогами вполне меркантильные отношения с властью.

Это явление повсеместное. В чем его украинская особенность?

В эстетической культуре, точнее, в стремительном избавлении от нее. Осталось, собственно, всего ничего от нее — так, стриптизные веревочки, ничего особенного не скрывающие. За эту моральную наготу традиционно платят рекламодатели, считающие, что могут продать на пакет чипсов больше, если его реклама будет размещена на чьей-нибудь аппетитной заднице или переднице. Это достаточно тупое заблуждение, устаревшее как минимум лет на двадцать. Картин­ками секса и насилия, статичными и движущимися, благодаря Интернету пресытились даже несовершеннолетние, с той лишь разницей, что в Центральной Европе это произошло на полвека раньше, чем у нас.

Вторая украинская особенность, продолжающаяся благодаря политикам, — обесценивание всех слов, так или иначе связанных с моралью и этикой. Национал-патриотический словарь окончательно погиб после 2005-го, превратившись во что-то наподобие идеологического санскрита. Слово «любовь» вызывает лишь сексуальные ассоциации, да и то — с использованием различных «игрушек», иначе не прикольно.

Третья — это активное физическое самоуничтожение народа, симптом продолжающейся деградации и вырождения. «Зло­чин­на влада» к этому имеет весьма слабое отношение. Достаточно посмотреть и почитать ежедневную криминальную хронику. На фоне того, как изощренно украинские граждане лишают друг друга жизни и того, что делают со своей окружающей средой и животными, даже живущие в вечном дерьме гориллы покажутся милыми надушенными болонками и пекинесами. Если в ка­ких-то социальных и этнографических группах механизм самоуничтожения запущен, то агонию возможно лишь растянуть. Сюда же входит как сознательное желание не продолжать род, так и отношение к уже родившимся детям. Падающая потенция (в широком смысле слова) вынуждает искать как стимуляторы, так и сублиматоры в виде звериной агрессии.

Справедливости ради нужно сказать, что во всем этом мрачном карнавале мы занимаем стойкое второе место после РФ, но, во-первых, это слабое утешение. Во-вторых, мусульманская часть России ведет себя все более жизнеутверждающе, хотя эта религиозная мораль по факту корпоративна и не особо распространяется на отношения с иноверцами.

Новый украинский орган вза­мен увядшего старого — это образец вивисекции, которому позавидовал бы и доктор Моро из известного произведения Герберта Уэллса. Да и Оруэллу с его «Скотофермой» было бы чему поучиться. Так в древние времена делали переливания крови, ничего не зная о группах и резус-факторах. Благие намерения гарантировали летальный исход.

Молодежь же, о которой так пекутся, как посылала, так и далее пошлет во все срамные места любые решения в этой части, потому что она родилась в ХХI веке, и Интернет для нее — дом родной, в отличие от динозавров советской эпохи, для которых и энергосберегающая лампочка — «хай-тек». Телевизионщики и интернет-провайдеры выступят единодушно против, потому что на ТВ это обрушит и так убывающую аудиторию. Китайско-белорусский опыт контроля за сетью у нас не получится, как уже бывало при перенимании других зарубежных опытов. Им понятно, что дело не в морали — сплетается мощный кнут для их ресурсов, при котором технически запихнуть кому угодно на комп что-нибудь голое в сто крат даже легче, чем соответствующим органам терпиле на карман «плана» подбросить. Придется вести себя хорошо. Они бы и рады, но наше «хорошо» так быстро меняется, что совсем уже непонятно, кому звонить и кому заносить, чтобы это выглядело морально.

Василий Костицкий, предыдущий глава предыдущей комиссии, некогда превратившийся в удобную и безопасную медийную «грушу» для отрабатывания журналистами профессиональных щипков, тычков и пинков, не раз говорил, что его комиссия, как и любая подобная, действует лишь как рекомендательный орган. Это очень удобно для власти — нужно кого-то прижучить и отобрать бюджет, так ссылаемся на комиссию. Своим — все, врагам — закон. Пример из другой оперы: вот есть комиссия при Союзе кинематографистов Ук­раи­ны — приличные и уважаемые люди. Они поверили, что на что-то влияют, и всерьез начали отбирать сценарии и заявки, подаваемые на бюджетное финансирование. Прошел так называе­мый открытый питчинг, все очень по-европейски. Вы думаете, бездарным и халтурным заявкам в результате их профессиональной критики не досталось бюджетных денег? Ха-ха.

Общественной морали Ук­раи­ны в общем-то уже ничто не может нанести ущерба. Отдель­ные морально устойчивые группы людей, объединенные по суб­этническому или религиозному признаку, имеют свои собственные фильтры социального восприятия, все больше игнорируют телевизор и уходят все глубже во «внутреннюю эмиграцию». Но чем глубже они окапываются в своих групповых траншеях, тем быстрее исчезает из их поля зрения Украина. Потому что она уже не поле боя, а поле поражения залповым огнем различных околокультурных отходов Восто­ка и Запада, «хвостохранилище», свалка абортивного материала, появившегося в результате экспериментальных художественных копуляций.

В этой обстановке нетрудно предвидеть, что продукция, которую будет рекомендовать к нераспространению Национальная комиссия по вопросам защиты общественной морали, как раз и будет пользоваться повышенным спросом у населения, как, например, уже было с книгой покойного Ульяненко. Тестирование на предмет отличия эротики от порнографии — вообще предмет отдельного обсуждения, достойный пера Подервянского. Соответст­вую­щий закон, меряющий в сантиметрах уровень порнографичности, без улыбки невозможно читать, а уж толкования его будут вызывать гомерический смех. Если народная мудрость гласит, что эротика — это когда красиво, а порнография — это когда как в жизни, то нетрудно догадаться, чему именно на самом деле отдают предпочтение многочисленные зрители. Но, учитывая либеральное заигрывание с Европой, на европропаганду гомосексуализма деятельность комиссии вряд ли распространится.

Комиссия в числе прочего осуществляет государственный заказ на подготовку и распространение социальной рекламы и информационных материалов, направленных на популяризацию этических ценностей, духовных и культурных ценностей и тому подобное. Если бы не словосочетание «государственный заказ», то хитом такой деятельности мог бы стать призыв к ликвидации самого института народных депутатов как явления богомерзкого и глубоко аморального, самим фактом своего существования развращающего неокрепшие умы и отравляющего существование ранее окрепших.

При всем этом смехе сквозь слезы в очередную комиссию наверняка войдут и неплохие, даже несмотря на их депутатство, лю­ди, хотящие, как лучше. И детей от информационной мрази хотелось бы защитить, да хоть колом из плетня, если на церковь уже никакой серьезной надежды нет (лет сто, почитай, как отделили). Но как-то все у нас через место, противоположное голове. И крайнего не доищешься.

Оттого призывы к гражданам проявить сознательность, исполняемые обычно в жанре «помогите, чем можете, сами мы не местные», вряд ли найдут отклик, как и прежде. Люди уже тертые стали. Понятно, что за всем этим в первую очередь стоят деньги, затем желание доминировать, затем — понты, а после этого уже и мораль. Как же без морали? Мы же не звери какие-нибудь.

А тем временем люди норовят плюнуть не на «черта малеванного», а совсем на другие изображения. Вконец аморальный, видать, народ стал.

По материалам zn.ua