Жизнь украинских заключенных
Миниатюрная двухкомнатная квартира на втором этаже обычной многоэтажки. Хозяйка просит не разуваться. На тумбочке – лекарства; разобранная кровать – недавно Эвелина Балясная перенесла инфаркт. Кроме нее, в комнате двое посторонних мужчин. Три года назад здание, где располагался офис организации Балясной «Киев – Родной дом», по-тихому выкупила частная компания, и всех арендаторов внезапно выбросили на улицу. Поэтому уже три года офисом пожилой и больной женщины стала ее собственная квартира. «Киев – Родной дом» помогает бывшим заключенным. Это около 120 человек в год в последнее время. Всего - около 5 тысяч за 12 лет существования организации.
Раньше Эвелина Балясная работала директором театра. По долгу службы ей не единожды приходилось сталкиваться с жителями украинских колоний, и работа с ними показала благотворное влияние искусства на исправление. Закончив карьеру в театре, Балясная не бросила работу с зеками. Сегодня на ее плечах – оформление документов и устройство жилья для бывших заключенных – бесконечная война с бюрократами. Подопечные Балясной – люди, которых на свободе, по тем или иным причинам, никто не ждет. За душой у них – только справка об освобождении, позволяющая три дня ездить бесплатно общественным транспортом. В кармане – ни гроша. «Я была бы уже и рада все это бросить, но они же все равно придут сюда, потому что им больше некуда идти», - говорит Эвелина Балясная.
Купите свободу
«Я вышел из колонии с улыбкой, зная, что есть такая организация, где мне помогут», - говорит 28-летний Павел. На зону он попал в первый раз. В его истории – больная раком мать, безработица из-за кризиса, огромные долги и – три квартирных кражи. Сегодня матери уже нет. Ее квартиру родственники сдали в аренду, чтобы собрать денег Павлу на условно-досрочное освобождение…
Это не просто взятка. Человек может совершенно честно претендовать на УДО, но на свободу его не выпустят без определенного «благотворительного взноса». Павел называет таксу в 300-600 долларов. Берут не деньгами, а стройматериалами – администрация колонии очень осторожна. Но это не все. УДО заключенный получает, только имея поощрения за добросовестный труд, и не имея дисциплинарных взысканий. Для свободы не жалко ничего – поэтому распространенной на зоне практикой стал отказ заключенного от зарплаты и его согласие на труд сверх нормы.
«Атмосфера там очень тяжелая – в воздухе чувствуется постоянное напряжение, - рассказывает Павел. - Я не пью, занимаюсь спортом, но и я сильно подорвал там здоровье. Люди хотят как можно раньше вырваться из зоны. Поэтому никого не нужно заставлять работать. Есть другое: отказываешься от работы – получаешь взыскание, и есть еще статья, по которой тебе могут добавить срок, до трех лет. Для взыскания достаточно любой мелочи: пуговица не застегнута, воротник поднят, а не опущен, без шапки вышел…».
«Мой рекорд – 31 час беспрерывной работы, - продолжает он. - Сбивали деревянные поддоны. Утром должна была приехать машина, а нам оставалось еще триста штук. И десять сбивщиков. В один поддон идет восемьдесят с лишним гвоздей. Триста поддонов – по тридцать штук на человека. 23 градуса мороза – дерево сырое, мерзлое. Сказали: «Надо. Не собьете – поедете в дисциплинарный изолятор». А мой товарищ два с половиной года отработал на ленточной пилораме. Зима, осень, дождь, снег – работа на улице, пилят вручную огромные бревна. У него подошла льгота – БМ, «більш м’яке покарання», перевод на поселение. Ему друзья одолжили триста долларов – в администрации сказали, что мало. Написали на него рапорт за какую-то ерунду, и он не прошел комиссию».
«В большей мере неоплачиваемый труд существует с согласия самих осужденных, - подтверждает слова бывшего заключенного Александр Букалов, глава правозащитной организации «Донецкий Мемориал», член Комиссии по вопросам предупреждения пыток при президенте. - Бывают случаи, когда человек, как нам сообщают сами осужденные, пишет заявление, что он хочет работать без оплаты. Это выглядит не очень странно, если знать, что для того, чтобы получить условно-досрочное освобождение, заключенный должен быть послушным, иметь поощрения, и ему говорят: ты сможешь получить УДО, если согласишься написать такое заявление. У осужденного есть стимул. Ему могут пояснить, что могут заплатить ему триста гривен, но за содержание все равно вычтут 250: ты или будешь работать бесплатно за УДО, или будешь получать 50 гривен в месяц и сидеть лишних полтора года».
Любой каприз…
Средняя зарплата в украинских колониях составляет 400 гривен. Из нее отчисляются расходы на содержание заключенного в колонии – питание, услуги ЖКХ, постельное белье и др., а также алименты и компенсация нанесенного им ущерба. Гарантированный минимум средств, которыми может распоряжаться заключенный в колонии, - это 15 процентов от зарплаты. Однако реальность пенитенциарной системы далека от открытых цифр. Официально оформленный выход на работу – это и официальная зарплата, которая поступает заключенному на специальный лицевой счет – де-юре, в колониях запрещено иметь наличные. Однако де-факто…
«В ведомости, для отчета, в производстве колонии задействовано 150-200 человек из тысячи, а на работу выходят – 400-500, - рассказывает другой заключенный, Анатолий. - Хорошо спланированные, хорошо законспирированные и, мало того, желающие так жить, вы понимаете? Вы не можете прийти и сказать: а почему..? Вам покажут документы – все нормально. Вы же не сможете ходить туда каждый день. Ну неделю они не повыходят на работу, эти 400-500 человек. Но так эти же 400-500 человек будут вас проклинать. Их не интересует ВАШЕ законодательство, их интересует только то, что они сегодня смогут заработать пачку чая и пачку сигарет, и 20-30 гривен на хлеб. Это предел их мечтаний, по большому счету. Это их образ жизни. Жить на пайке невозможно, нереально».
Также официально запрещенные на зоне мобильные телефоны, продукты питания из-под полы, алкоголь, наркотики и проститутки – все это бизнес администрации колоний. «У блатных, как вы их называете, у поставщиков, свои связи с администрацией, - говорит Анатолий, чей тюремный стаж превышает тридцать лет. – Я своими ушами слышал, один звонит: «Пацаны, срочно надо пять мешков муки, уже, привезите, потому что меня сгноят!» За это ему, конечно, дается какая-то поблажка. Своя мобильная связь, завоз чего-то. Тюрьма – это большой город, и разные формы жизни в нем по-разному присасываются. И эта постройка везде одинакова. Потому что щупальца идут из Киева, и ведут в Киев».
«За год, что я работал, я заработал семь гривен шестьдесят копеек, мне их хватило на банку сгущенки и одноразовую зажигалку, - вспоминает Павел. - А продукты на зоне такие, что их животные не едят. У нас была кошка, я ей заколачивал эту сгущенку – она убегает: худая, голодная, но не хочет ее есть. Или борщ. Мне бы те же морковку, лук, свеклу и картошку, я сварил бы лучше. Его же варят специально таким, чтобы не ели – свинарники рядом. На этом тоже бабки зарабатывают. Вообще скажу, что на свободе денег надо меньше, чем на зоне. За все нужно платить. Чтобы лечь в санчасть, нужно заплатить деньги врачу. Я еще сумел договориться – заплатил за 20 дней 400 гривен, а вообще выходит месяц сто долларов на стационаре. И это уже настолько вошло в норму, что никто не удивляется. Заходишь к врачу: «Надо с Вами поговорить». – «Деньги есть?».
«Человек, который освобождается, за годы пребывания в колонии настолько проникается любовью к своему учреждению, что отдает ему при выходе все, что смог заработать. Иногда даже люди, которым некуда идти, дарят свои единственные деньги любимой колонии», - иронично добавляет к этому заместитель главы Наблюдательной комиссии при Киевской городской государственной администрации Алла Мукшименко.
Всегда пожалуйста
Пенитенциарная система Украины не исправляет, а калечит людей, признают все собеседники автора. Для одних нарушение закона в системе исполнения наказаний стало нормой выживания, для других – просто нормой жизни. По официальным данным, трудом обеспечены только около 40 процентов от трудоспособных заключенных в Украине. Работа на зоне – это, по-хорошему, условие ее существования. Государственная пенитенциарная служба, по ее же данным, финансируется госбюджетом всего на 40-45 процентов от потребности. На все, чего им не хватает, колонии должны, как могут, зарабатывать сами. Но должны как-то зарабатывать и работники колоний, со средней зарплатой в полторы тысячи гривен и с работой также сверх нормы из-за недостатка кадров в системе.
При этом закон требует, что если заключенный не отрабатывает свое содержание в колонии, он должен возместить его стоимость из тех средств, которые поступают на его лицевой счет от родственников. Если же и таких денег у него нет, то администрация колонии имеет право предъявить осужденному иск после его выхода на свободу. Но эта же администрация обязана по закону создать заключенному условия для труда. В такой двоякой ситуации оба положения логично игнорируются. Так или иначе, но сложившаяся ситуация не стимулирует заключенных ни работать, ни уважать закон.
«Незанятый трудом человек – это бездельник по жизни. Он теряет мотивацию к труду и профессиональные навыки – он ни на что больше не способен. Некоторые из таких людей, приходя сюда, не могут даже выкопать яму. Это страшно. Потому что, выходя на свободу, они способны только на преступления», - делится своими наблюдениями директор донецкого городского приюта для бездомных Николай Федорук.
«Человек в колонии ощущает на себе несправедливость в условиях оплаты, плохое содержание, невнимание в медицинском отношении и в отношении питания и быта, в обращении, - отмечает Александр Букалов. - Потом он выходит на свободу, где от него требуют вести себя по закону, тогда как в колонии он все время сталкивался с нарушениями закона. Резонный вопрос: должен ли человек соблюдать законы государства, которое сплошь и рядом нарушает его права? Само государство лишает смысла соблюдение законов, подталкивая людей к рецидивам и новым преступлениям, от которых страдают граждане. По данным Донецкого центра занятости, каждое третье преступление совершается лицом, ранее судимым. По данным самой же Пенитенциарной службы, из всех заключенных в колониях впервые отбывают наказание 54 тысячи человек, неоднократно – 59 тысяч».
«А кто еще?»
Вытаскивать бывших заключенных из жизненного тупика и давать им шанс на что-то лучшее, чем тюрьма, стало в Украине уделом немногих. Через Николая Федорука в год проходят больше сотни освобожденных из колоний. Созданный по инициативе городских властей Донецка приют Федорук возглавляет уже 15 лет. До этого 22 года он был директором горного техникума, закрытого вместе с шахтами в кризисные 90-е. С пенсии в работу нынешний директор вернулся по настоянию городских и районных властей. До его прихода, за три года, в заведении на легендарной донецкой Чулковке сменилось шесть директоров.
«Тут был вытрезвитель, в 93-м его закрыли, - рассказывает Николай Федорук. - Можете представить, что тут творилось? Это был Сталинград, дом Павлова. Ни одной батареи, все оборвано. Хорошо, был свет, но и тот с перебоями. Я пришел в феврале… (разводит руками и смеется) Елки-палки! Воды нет, туалеты не работают, холод дикий. Запах стоит такой, что невозможно дышать. Я поехал к начальнику водоканала, потом к заместителю мэра – тот дал деньги на водопровод. Только их на счет перечислили – на другой день мне уже подвели воду. Поехал на шахту – договорился, сделал бак, пошла горячая вода. Уже можно было жить. За год наладил отопление, сделал ремонт, как мог».
На момент прихода туда автора этой статьи, приют снова ремонтировали – это впервые за много лет директору удалось выбить финансирование. В несколько комнат Федорук закупил новые, двухъярусные кровати – с ними приют сможет вместить уже 60 человек, а не 40, как раньше.
Львовянин Игорь Гнат сегодня может приютить не больше 20: общежитие его Регионального центра социальной адаптации для бывших заключенных в конце прошлого года сжег местный сумасшедший. Гнату пришлось занять двести тысяч гривен, чтобы обустроить первый этаж пансионата, который он и его подопечные строили для одиноких стариков из местных сел Бродовского района Львовской области. Еще триста тысяч нужны, чтобы справиться со вторым этажом, говорит он.
Бывший журналист, Гнат создал свой Центр после встречи с бывшими сиротами, попавшими в тюрьму «по малолетке», и никому не нужными по выходе на свободу. Сегодня он работает со взрослыми выходцами из мест не столь отдаленных. Через организацию Гната за 18 лет прошли более двух тысяч человек со всей Украины, процент рецидивов у него – около 20 процентов. Многие создали здесь семьи и бизнес. В Региональном центре социальной адаптации свое большое хозяйство и мастерские – этим его жители зарабатывают себе на жизнь. Местные власти ему никак не помогают – разве что иногда удается выиграть какой-то грант, которого хватает, чтобы заплатить за электроэнергию за пару месяцев, рассказывает Гнат. Хозяин ребцентра не любит пафоса. На вопрос, для чего он этим занимается, подрывая силы, здоровье и нервы, отвечает просто: «А кто еще?».
По материалам ostro.org