Работу милиции нужно ставить «на ноги»: сначала — люди, потом — «показатели»

В украинской милиции существует очень сильное лобби, основанное на мнении, что работу профессионалов должны оценивать только профессионалы: откуда, мол, простой гражданин может знать, насколько мы хорошо охраняем его порядок? Но милиция должна быть готова к тому, что её будут оценивать простые граждане.
Дело было так. Мне в руки попал 100-страничный отчёт под названием «Оценка деятельности милиции при помощи общественного мнения». Кто-то зачем-то спросил 15 тысяч людей по всей стране (при том что в среднем для всеукраинского результата вполне достаточно и трёх тысяч), что они думают о милиционерах, когда и как сталкиваются с ними, чего боятся, при каких условиях согласны им помогать, и так далее.
Любопытство моё было подогрето тем, что МВД Украины, где даже первые лица до сих пор называют социологический опрос социальным, было каким-то образом задействовано в проекте. Поисковик добавил вишенку на торте, — руководство МВД на пресс-конференциях не единожды доставало данные этого исследования, когда требовался козырь, чтобы побить результаты других соцопросов об отношении граждан к милиции.

Директору Харьковского института социальных исследований Денису Кобзину, как автору 100-страничного талмуда, пришлось отвечать за всех.
В предисловии к вашему исследованию написано: «Опытом, который вдохновлял исследовательскую команду, были British Crime Survey (Великобритания) и National Victimization Crime Survey (США), при помощи которых уже много лет оценивается работа полиции этих стран». Чем их опыт оценки работы полиции отличается от украинского?

Они это делают, для начала. И самый ключевой момент — милиция должна быть готова к тому, что её будут оценивать простые граждане. В украинской милиции и во многих институтах силовых существует очень сильное лобби, основанное на мнении, что работу профессионалов должны оценивать только профессионалы: откуда простой гражданин может знать, насколько мы хорошо охраняем его порядок? И это лобби, оно опиралось, в первую очередь, на ту самую старую систему показателей (соотношение зарегистрированных и раскрытых преступлений — ред.), которая сейчас уже не существует.

А на что это лобби влияет?

На всё. Это лобби очень сильное — чаще всего руководители среднего и высшего звена, которые влияют на все управленческие решения. Но, если быть честным до конца, вся статистика милицейская, до недавнего периода, до принятия нового Уголовного Процессуального Кодекса, была недостоверной, это признавали даже в милиции. А с принятием нового УПК они столкнулись с очень большой проблемой: теперь непонятно вообще, как оценивать деятельность милиции, потому что уголовного дела, в том понимании, в каком оно было в старом УПК, не осталось.

Сейчас разного веса сообщения, начиная от пропавшей кошки и заканчивая пропавшим человеком или каким-то преступлением, — в системе регистрации имеют одинаковую силу, поэтому так, как раньше, — раскрытые-нераскрытые — уже оценивать нельзя. Из-за этого в системе сейчас достаточно большой кризис. И предложенный нами способ оценки — один из выходов.

Ну, и самый важный фактор — это то, что, в принципе, милиции нужно понимать, англичане и американцы много времени на это потратили и не сразу к этому пришли, что милиция — это некая сервисная служба, которая стоит на службе у народа, а не какой-то институт, который выполняет только для себя какие-то функции. Гражданину всё равно, как проходило расследование, сколько сил было задействовано. Человек заинтересован в том, чтобы он утром вышел на улицу и чувствовал себя безопасно. Это ключевой критерий, а что для этого сделала полиция, ему неинтересно.
Да. Обычный человек — это их клиент. Ведь, в принципе, полицейского в Англии или в Америке нанимает обычный человек, налогоплательщик. Впрочем, как и у нас. Только они признали этот факт, а мы нет.

У вас было интересное примечание относительно существовавшей системы «показателей» как способа оценки работы милиции. «В силу своей обязательности эта система толкает работника милиции на нарушения и подлоги, способствует практике выбивания показаний, которая сегодня является неотъемлемым явлением, сопровождающим повседневную деятельность милиции. Об этом, согласно результатам исследований Харьковского института социальных инициатив, заявляют 43% работников милиции и 30% обычных граждан».

Это мы в 2004-2011 годах проводили мониторинг незаконного насилия в милиции, который, в том числе, включал и опрос сотрудников милиции. Они действительно признали, что в основе пыток и незаконного насилия лежит, в первую очередь, система показателей: если дело регистрировалось, то оно обязательно должно было быть раскрыто. Мы видим, что это просто мёртвое дело, мы сделаем всё, чтобы его не зарегистрировать, либо, если мы его зарегистрировали, мы подложим туда всё что угодно, заставим признаться, сделаем всё для того, чтобы его «раскрыть».

Ещё до начала исследования фонд «Відродження», который финансировал исследование, и Министр внутренних дел Украины Виталий Захарченко подписали некий Меморандум о сотрудничестве. Какое-то вмешательство со стороны МВД в вашу работу было?

Нет. Их обязательством, согласно Меморандуму, было принять результаты и способствовать их распространению. И МВД сделало практически максимум работы для того, чтобы это исследование стало частью системы оценки милиции, и эта работа продолжается. Его результаты неоднократно рассматривались на коллегиях: на малых, где только руководство МВД, на больших коллегиях, где начальникам областных управлений МВД сказали, что это новый метод оценки и буквально вот у вас низкие такие-то показатели, — их приучали к этому. И теперь ещё действует рабочая группа по включению этих методов в оценку деятельности милиции.

На сторонний практичный взгляд, все эти коллегии и рабочие группы — примерно как старая система оценки по показателю раскрываемости преступлений, — то есть нечто внутреннее и на реальную жизнь никак не влияющее. А если рассматривать публичные заявления МВД относительно этого конкретного исследования и соцопросов по оценке гражданами милиции вообще, создаётся впечатление, что министерство видит и использует только то, что ему нравится.

Вот вам пример. Было несколько исследований, в которых, в частности, затрагивался вопрос о доверии милиции. Во всех исследованиях были разные цифры, но ниже, чем в вашем исследовании, где уровень доверия граждан милиции — 25,9%. Что делает пресс-служба МВД — публикует на официальном сайте правительства материал, который озаглавлен «Уровень доверия к милиции вырос».
Вы считаете это корректным?

Конечно, нет, это передёргивание. Здесь, конечно, они перестарались. Некорректно, не разобравшись в цифрах. Это некорректное сравнение.

Я всё же продолжу историю про фидбэк от милиции. Одной из задач исследования было «дать МВД Украины чёткую обратную связь о том, как его воспринимает общество, какими ресурсами оно располагает и что нужно сделать для усиления взаимодействия с населением». Вот ваши 100 страниц — обратная связь от людей по массе вопросов. Насколько МВД услышало этих людей? Потому что на вопрос, возможно, некорректный с точки зрения сравнения данных, заданный журналистами об исследовании, проведённом Институтом социологии НАН в том же 2012 году, что и ваше, где уровень доверия милиции 1%, МВД достаёт ваше исследование и говорит: «Никакой не один, а целых 26 процентов».

Мы далеки от того, чтобы наивно полагать, что, проведя одно исследование, мы изменим понимание у руководства МВД, что они полностью перейдут на позицию принятия такой методики и сделают оценку общественного мнения основным методом оценки своей работы. Мы это рассматриваем как достаточно длительный процесс, где это — только первый шаг. То, что министерство обратилось к результатам разных социологических исследований, отслеживает их, сравнивает, использует в своей работе, — это уже достаточно неплохой результат.

Манипулирует ими, я бы сказала.

Ну, кто-то манипулирует, кто-то не манипулирует. Что касается действующего министра, там лично я увидел искреннее желание использовать это в своей работе.

Как вы это поняли?

Во-первых, исходя из той дискуссии, которая была на наших рабочих встречах, и из того, что эти рабочие встречи продолжаются. Они реально это пытаются как-то внедрить. Для них это действительно очень сложно. И обычный человек не станет разбираться, а они, к тому же, очень погружены в… Все эти люди воспитаны на старом УПК и старой системе показателей. Для них перейти на что-то новое — это революция. Это как выйти из матрицы старой в какую-то новую. Это очень сложно, поэтому этот процесс переубеждения мы двигаем, и в этом случае могу сказать однозначно: министр — это человек номер один, который нам помогает.

А зачем им нужна оценка их деятельности? Как и для чего они использовали старую систему и как могут использовать новую?

В первую очередь, это вопрос административного влияния внутри системы: смотреть кто как работает, оценить кто как работает и принять решение, на своём он месте или нет. Та оценка, которую мы предлагаем, намного более объективна. Потому что все цифры старые собирались сотрудниками милиции для сотрудников милиции. Соответственно, на каждом этапе шло влияние на них, шла фальсификация и в итоге то, что доходило на самый верх, — это совершенно не соответствовало действительности. Ни в одной стране не было такого уровня раскрываемости преступлений, и все прекрасно понимали, что это просто невозможно.

Оценка, которую мы предлагаем, если правильно проведено исследование, на неё невозможно повлиять, мы не можем 15 тысячам человек приказать каким-то образом оценить деятельность милиции.
Здесь есть очень точные показатели, которые уже сейчас можно использовать как критерии. Давайте отбросим доверие, поскольку это очень сложный показатель, который напрямую с деятельностью милиции не связан: на него влияют очень многие вещи — я не знаю, почему журналисты его выбрали как ключевой. Доверие — это комплексный показатель, который зависит и от СМИ, и от уровня доверия к государству вообще, и от конфликтов между органами милиции и другими органами власти в конкретном регионе.

Есть конкретные и чёткие показатели — количество свидетелей преступлений, количество жертв преступлений: мы опросили 15 тысяч человек и выявили среди них 6% жертв преступлений. В то же время, согласно данным статистики МВД за 2011 год, пострадавшими от преступлений было признано в восемь раз меньше (0,75% от населения страны). Дальше, люди, сообщившие о преступлениях, люди, не сообщившие. То есть конкретные, чёткие показатели, на которые можно опираться.

Я всё-таки ещё спрошу о доверии. Есть ли какой-то ориентир, какой уровень доверия к милиции можно было бы считать приемлемым?

Это очень сложно сказать. Любой показатель — динамическая штука, и рассматривать нужно именно динамику. Допустим, если в какой-нибудь части Англии вчера уровень доверия был 80%, а сегодня вдруг стал 75%, то они начнут очень волноваться, несмотря на то что и та, и та цифра для нас, например, запредельная. Нельзя сказать, что есть какой-то уровень доверия, достигнув которого, можно почивать на лаврах.

Понятно, но всё же хочется хоть с чем-то сравнить, кроме понимания, что 1% доверия — это крайне мало, а, к примеру, 90% — это много.

Снова этот один процент. Нужно сказать, что до такого уровень доверия милиции в Украине ещё не падал. Если внимательно посмотреть цифры исследования Института социологии НАН, на которые ссылались СМИ, подавая эту информацию, 1% — это люди, которые полностью доверяют милиции. Людей, которые в Украине полностью доверяют каким-то институтам — милиции, президенту, парламенту, — в принципе, единицы. Поэтому тут о полном доверии мы говорить не можем как о показателе. В нашем исследовании тоже была цифра полного доверия, и она, кстати, не так сильно отличается, как заявленные нами 25,9%, но мы берём всех доверяющих в той или иной степени, то есть тех, кто ответил, что «доверяет», и тех, кто ответил «скорее доверяет, чем нет». Потому что это более реальная цифра. Люди, которые чему-то или кому-то доверяют полностью, — это только родственники могут быть.

У вас написано, что ваше исследование — «первая в Украине попытка оценить деятельность органов внутренних дел и уровня преступности в стране при помощи социологического исследования». На чём это утверждение основано?

Большинство из показателей, которые мы получили с помощью исследования, никогда в национальном масштабе не использовались.

Что удивило вас, что было самым непрогнозируемым результатом?

В первую очередь — уровень латентных (скрытых — ред.) преступлений. Людей, которые не сообщили о том, что стали жертвой преступлений, в Украине треть. То есть они вообще не попали ни в какие милицейские сводки не потому, что их отговорили, а такие тоже есть, а потому что они просто не пошли в милицию. И это означает, что уровень преступности в стране намного выше, чем милиция рапортует.
Ещё во многих показателях очень сильная региональная разница, есть области, где милиция — очень востребованный, важный для общины институт и к ней очень хорошо относятся.

Это какая часть страны?

А вот в том-то и дело. Есть в Украине почему-то стойкое убеждение, и у правоохранителей в том числе, что Запад страны традиционно больше доверяет милиции, там легче работать, а Восток Украины, особенно Донецкая или Луганская области, где много людей, имевших криминальный опыт, и где люди живут в более стеснённых обстоятельствах, там меньше доверяют милиции. Но это не так. Эти различия в результатах разбросаны, мы не смогли их объединить по большим регионам, они точечно по областям. Например, Черниговская область выделяется, у них многие показатели существенно выше, чем в других областях.
Видели ли вы любопытство со стороны МВД к результатам вашего исследования?

Да. В министерстве очень ждали его результатов, в разговорах они просили дать реальные цифры, они очень этого ждали. Кто-то ожидал этого с опасением, но министру было очень интересно.

А было что-то, что их удивило?

Уровень латентной преступности — так же, как и нас. Это важный показатель для милиции, они увидели, что большое количество преступлений оказалось вообще вне их внимания. Ведь преступление, которое совершено, но о нём не сообщили, для милиции не существует. А это означает, что, допустим, в милиции 300 тысяч сообщений в год было о преступлениях, а ещё 100 тысяч прошли мимо. И огромное количество преступников где-то продолжают жить, вообще не столкнувшись с милицией. И это для них, конечно, большой вызов.

И ещё их очень удивило, у нас там есть такой показатель — «люди, которые готовы помогать милиции», так вот их очень удивило, что таких людей много, их больше четверти. То есть есть определённый процент людей, которые понимают, что милиция выполняет работу для них и если они не будут помогать, то это в первую очередь повлияет на их безопасность. Так вот для милиции это приятная новость, но в этой новости есть и негативная часть — то, что этот ресурс никак не задействован. Они удивились этому. Мы им объяснили, что со временем, если этот ресурс не востребовать, он будет пропадать.

Удалось ли вам объяснить, как они могут использовать результаты исследования на практике?

Боюсь, что нет. Мы планируем эту работу в дальнейшем. Потому что тот уровень в МВД, с которым мы имеем дело, высокий. Его задача — определение стратегии: да или нет, принимаем мы такой метод оценки работы милиции или нет. Объяснить, как с этим работать, подразумевает другой проект — мы должны буквально проехать по всем областям и достучаться до конкретных людей, которые работают на местах. Им был дан чёткий сигнал сверху: вот новый метод, — но у них возник, назовём этот так, когнитивный диссонанс. Потому что, как с ним работать, они не понимают и человека, который бы это им объяснил, нет.
15 тысяч человек вы опросили, зачем так много?

Для районирования. Потому что такой масштаб позволяет большому количеству локальных управлений получить отчёт о своей работе и сравнить его с отчётом по соседней области. Мы выбрали то количество людей, которое позволит начальнику областного управления МВД получить отчёт по своей области с достоверными цифрами. Мы могли бы опросить 3 тысячи человек. Но тогда это были бы результаты только в целом по Украине.

Данные по Харьковской области чем-то отличаются от других областей?

Она в середине таблицы, такого выдающегося ничего нет.

Насколько вы лично понимаете предмет, который изучаете, — милицию?

Я с 1995 по 2008 год проработал в Университете внутренних дел. По большей части я работал в лаборатории, которая с помощью социологических методов изучала показатели, дисциплину и законность в органах внутренних дел. Фактически сейчас я занимаюсь теми же темами, которые исследовал, когда был «под погонами», но теперь у нас есть больше возможностей. Когда-то, когда мы работали в Университете внутренних дел, если наше исследование давало какие-то цифры, которые кому-то не нравились, его могли спрятать. Теперь — нет.
Насколько вы лично верите в возможность что-то поменять в системе — и может ли помочь перемена подхода к оценке работы милиции с внутренней на внешнюю?

Я верю. Во-первых, я знаю, что происходило в других странах. Во-вторых, я вижу у нас реальный прогресс. В 2004 году, когда мы впервые опубликовали наше исследование по пыткам в милиции, его не восприняли, о нём узнал настолько узкий круг экспертов, что даже не возникло никакой дискуссии. Потом был очень сложный период, когда мы столкнулись с очень сильным сопротивлением со стороны МВД: на протяжении нескольких лет отрицалось вообще существование пыток в милиции. Потом говорилось, что это только «гнилые яблоки», а в целом всё хорошо, сейчас мы дошли до того периода, когда, в принципе, никто не отрицает, что такое явление, как насилие в милиции, существует. Мы видим реальный прогресс в понимании.

Есть сферы, где гораздо быстрее срабатывает. У нас недавно была презентация исследования по незаконному насилию в отношении детей в школах социальной реабилитации. И эффект от результатов этого исследования был очень скорым. Через несколько дней после презентации появилась информация, что четыре таких школы закрывают. То есть я вижу, что появилась реакция, что они уже не могут отмахнуться от этого.

Ну и самое главное — мы стараемся воздействовать на систему. Для нас изначально задачей было не проведение исследования, а изменение системы оценки работы милиции. Я настроен оптимистично. Всё, что сейчас происходит, — критика исследований, неприятие со стороны органов внутренних дел, неприятие со стороны некоторой части общества — это всё то же, что происходило в Англии в 80-х годах прошлого века и в Америке в 70-х. Англичане потратили на само исследование гораздо меньше сил и денег, чем на его промоушен и попытки объяснить людям, что вот он, новый метод. Мы проходим через этот этап, но, как обычно, спустя много лет.

Исследование «Оценка деятельности милиции при помощи общественного мнения» было проведено Харьковским институтом социальных исследований в 2012 году. Объём выборочной совокупности составил 15 тысяч респондентов в возрасте от 16 лет. Опрос был проведён в 24 областях Украины и АР Крым (для каждой области объём выборки составляет 600 респондентов) по маршрутной выборке по месту жительства респондентов методом личного интервью. В построении выборки реализован трёхступенчатый отбор с квотным отбором по полу и возрасту на последней ступени. Максимальная статистическая погрешность выборки не превышает 0,8% (с вероятностью 95%) для общенациональных данных без учёта дизайн-эффекта.

По маетриалам: cripo.com.ua