Эпитафия украинской милиции: цифры и факты
Увидел по телевизору пресс-конференцию Анатолия Могилева, который рассказал, как милиция круто борется с сокрытием преступлений: за I полугодие зафиксировано 1 млн. 611 тыс. заявлений граждан, на 8,3% больше, чем в I полугодии 2010 года. Ну и что? Почему Могилев не сказал, что из этого 1,6 млн. уголовные дела возбуждены только по 228 511 заявлений. Остальные – отказ и по территориальности. Украина тонет в безнаказанности преступников. У работников МВД нет стимула к раскрываемости. За каждое возбужденное уголовное дело начальство бьет по голове. Проклятая цифра задавила людей. Потерпевшего никто не защищает. Единственное право, которое он имеет – это жаловаться во все инстанции.
Цифра, которую назвал министр, может поразить воображение только обывателя. Сотрудники милиции знают, что она ни о чем не говорит. Количество заявлений граждан с каждым годом растет. Это общеизвестно. А количество возбужденных по ним уголовных дел – уменьшается. Что тоже известно. Но только профессионалам.
Если посмотреть статистику за последние 20 лет, то с 1991 года количество заявлений выросло в пять раз. В 1991 году их было подано 609 270, а в 2010 году 3 139 197. Но из тех 609,2 тыс. заявлений больше половины расследовались. По, примерно, 300 тыс. в 1991 году возбуждались уголовные дела. По 245,4 тыс. были отказы в возбуждении. Т.е. меньше половины. Остальные отправляли по территориальности. Нередко, заявления забирали потерпевшие. Но это нормально. Как оно в жизни и есть: муж жену побил, она прибежала в милицию, накрапала заявление, ночью они помирились, она утром приходит забирать. Бог с ними, дело житейское.
Но что происходит дальше. В 2010 году из 3,1 млн. заявлений уголовные дела возбуждены только по 442 тыс. дел. Это только каждое седьмое или даже восьмое заявление. А по 2,2 млн. заявлений сразу принято решение по отказу. Причем, в половине случаев уже известны лица, но в отношении них милиция не среагировала. Еще 344,5 тыс. – отправили материалы по территориальности (считай, дела не будет). В 2011 году за первые полгода из 1,6 млн. заявлений отказано в возбуждении уголовных дел по 1 млн. 165 тыс. заявлений граждан. Еще 160 тыс. – материалы направлены по территориальности (подследственности). Народ по привычке ходит в милицию искать защиту, но защиты больше нет. Забудьте.
Отказывают не только по мелким преступлениям. Отказы идут по и такие серьезным статьям как квартирные кражи, грабежи и даже убийства. Взять кражу. Открыли дверь, все в квартире перерыли, раскидали, ценных вещей нет. Милиция отправляет замок на экспертизу. Пока экспертизы нет, решения нет. Хорошо, если очевидный взлом, легче обжаловать отказ. А если подбор ключа? Отказывают, потому, что нет оснований возбуждать – возможна инсценировка. Ладно, что все поломано в квартире. Значит, старательно инсценировали.
Потерпевший, который на самом деле – терпила, потому что потерпевшим его никто еще не признал, жалуется в милицию, начальству, пишет в прокуратуру. Почему не возбудили дело? Прокуратура говорит: недостаточно собрано материалов для возбуждения. Оснований нет. А материалов-то действительно нет. Откуда они возьмутся, если их никто не собирал. А взлом, следы. Какие там уже следы через месяц?
Есть такие случаи, что прямо диву даешься: как отказали. Парня две гопников избили и ограбили подъезде. Забрали телефон, ключи от квартиры, деньги. Весь в синяках. Снял побои. Читаем отказ: гражданина К. встретили двое неизвестных, один из которых (вы только вчитайтесь в формулировку) весом своего тела навалился, и они оба упали. Поднявшись, гражданин К. обнаружил отсутствие своего рюкзака, в котором были деньги, телефон и прочие вещи. В чем секрет словесной композиции: обнаружил отсутствие. Не факт, что был ограблен. Может, где-то раньше забыл свой рюкзак. А когда упал и встал, вспомнил.
Модный отказ в возбуждении дела по телесным повреждениям и даже смерти – падение с высоты собственного роста. Телесные повреждения получил от падения. Чем выше рост, тем сильнее падение и больше повреждений. Когда упал, мобилка, документы, все потерялось.
Хорошая отговорка – не установили лиц, не опросили подозреваемых. Был один случай. Парень задолжал денег сельским барыгам, они наняли двух громил, вывезли должника в лес, избили, бросили. Он чудом выжил, стал инвалидом. Дело не возбудили, потому что он жил в одном районе, а покалечили его в другом. Два месяца пересылали из района в район материалы, «ваша территориальность», «нет ваша». Через месяц никого не допросили, отказали. Пострадавший жалуется в прокуратуру, она отменяет постановление об отказе в возбуждении дела. Еще время проходит – не установили лиц. Отказывают в связи с отсутствием состава преступления. Он опять жалуется. Опять все по новой. Но тут оказывается, что один из подозреваемых в избиении катался пьяным на мопеде и разбился. Хопа! Удача: пишут ответ, что отказано, поскольку некого опрашивать. Так его никто и не опрашивал полгода. И прокуратура подтверждает: отказано правильно.
Я говорю о делах, где не замешана большая коррупция, государственные интересы или волосатая лапа влиятельных лиц. Это примеры из обыденной жизни. Сотрудники просто не работают над раскрываемостью. Потому что с одной стороны им не дают работать, а с другой – при такой жизни, зарплате и отношении к личному составу со стороны верхов и работать по-серьезному не хочется.
Конечно, уже «предвкушаю» комментарии: менты суки, лучший мент – мертвый мент. Глубоко понимаю людей, которые будут это писать. Но влезьте и в нашу шкуру – работников среднего звена милиции.
Воля сверху: все хотят показать, что МВД работает хорошо, статистика хорошая, преступность снижается. Какой бы министр не приходил, что бы он не говорил, через полгода его мировоззрение меняется, установки остаются прежние.
Раскрывать преступления нет ни смысла, ни стимула. Хотя это и наша работа. Никто не платит за это премии, никто не вывешивает портреты на доску почета, никто не продвигает в очереди на квартиру. Премии дают по принципу: кто выше, тот больше. Нахлебников тысячи, поэтому опера премии не получают вообще. Срок нарушил, раскрыл не то, не раскрыл, опоздал на дежурство – поводов для лишения премии может быть миллион.
Отношение к личному составу скотское. Взять дежурство. Каждый опер дежурит несколько раз за месяц. Сутки дежурит, утром опять на работу. Неужели никому не приходит в голову, что человеку нужно хотя бы три часа поспать. Не война ведь! Приходится спать на работе. Заперся в коморке, прикорнул под утро на пару часиков. Начальство знает это, специально проводит рейды: не спи на дежурстве. А у самого брюхо как кавун и машина за 50 тыс. дол. Ему нужны возбужденные дела? Конечно, нет.
А нужны ли они рядовым операм? Еще меньше. Раньше следователь имел право сам возбуждать дело, а дознаватель – с санкции начальника следствия. Сейчас каждый кряк надо согласовывать с начальником. А тот начинает: «Зачем тебе это надо, все равно не раскроешь, статистику испортишь…» и т.д. и т.п. Слишком активного сотрудника за большое количество возбужденных дел могут просто загнобить: уволить ни за что, перевести в другой район, на «пропащую» должность.
Разве только, если дело резонансное, есть внимание прессы или само собой раскрылось, тогда движение может быть. Количество бытовых преступлений у нас такое, что милиция может просто сидеть и подсчитывать цифры, но процент раскрываемости все равно будет. Народ – опустился. Где пьют, там и бьют. Где бьют – убивают.
Идет обратный процесс: не следствие дает раскрытие, а раскрытие порождает следствие (документирование преступления). Если поймали, тогда возбуждается дело и начинается «раскрутка подозреваемых». Все знают: случайно попался, сядешь по полной. И за себя и за того парня. Не поймали – так и не ищут.
Популярная тема избиения задержанных в милиции. Да, бьют. Потому, что признаются в совершении сразу меньше процента задержанных. Остальные сдаются после побоев. Бывает, что берут на себя чужие преступления.
Отчего это происходит? От спешки. От нежелания по крупицам собирать доказательную базу. От неумения работать. В милиции текучесть кадров сейчас такая, что начальник не знает своих подчиненных в лицо. В органы идут все, кому удалось пролезть или распределили. Опыт не ценят: вузы всех мастей штампуют юристов на потоке, выпускников – тучи, замена всегда найдется. Ну, а толку с них?!
То, что милиция – это проходной двор, большая беда и для общества, и для правоохранительной системы в целом. Раньше, чтобы дойти до полковничьей должности, нужно было пройти огромный путь. Сначала школа подготовки сержантов милиции, 3-6 месяцев после армии. Потом средняя школа милиции, туда шли лучшие. После средней – высшая. И три года Академии в Москве. До высоких должностей добирались люди, которые прошли все ступени.
А сейчас? Со школьной скамьи в милицию (чтобы в армию не ходить) на офицерские должности. В 27 лет уже майоры. И это пацаны, которые не то, что пороху не нюхали, часто бомжей в глаза не видели. Сидят в канцеляриях, бумажки перекладывают.
Сейчас все говорят о пенсионной реформе. Пенсия на самом деле всегда была серьезным стимулом идти работать в органы. Но в советские времена за нее надо было честно отпахать 25 лет. Засчитывалась армия, учеба, пенсионерами становились где-то в 43-45 лет, не раньше. Потом Кучма сделал 20 лет выслуги. Ладно. Но потом пошли новые послабления: год за полтора. Эти льготы пробивали не оперативники, а влиятельные люди, которые стали устраивать в разные милицейские службы своих детей. В результате у нас 4,5 млн. пенсионеров до 45 лет. Среди них значительный процент – это «блатные» детки, которые попротирали штанишки в УБОПе и на канцелярских должностях, получили милицейскую пенсию, и ушли в бизнес. Из-за них пострадали те, кто реально вкалывает за копейки.
Спросите, как это сказывается на количестве возбужденных уголовных дел? Так и сказывается. Потерпевший никому не нужен. И прав у него никаких нет, кроме, как жаловаться. И у адвоката тоже. Потерпевший не может собирать доказательства, не имеет права их предъявить. Даже если он все сделает за следствие, доказательства будут незаконны.
Приходила одна женщина. У нее дочку подрезали и ограбили ровесницы. Говорит: видела дочкину цепочку на такой-то барышне, опросите ее, я выследила, куда она пошла, знаю, как зовут и где живет. А следователь ей – идите домой, мы вас вызовем. Если бы была детективная служба, она была бы противовесом всему этому бардаку. Детектив смог бы собрать доказательства и предъявить следствию и суды. Это разорвало бы цепочку безнаказанного бездействия. Но пока этого ничего нет. Монополия государственных правоохранительных органов на сбор доказательной базы приводит к тому, что доказательства никто собирать не хочет. И не может.
Меня всегда удивляло: почему мы не верим человеку, подавшему заявление о преступлении? Потому, что он может лгать? Может. Но для этого есть статья об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Но не может быть из 1,6 млн. заявлений о преступлении 1,2 млн. ложных сигналов. Министр Могилев над этим не задумывался? Видимо, нет.
Пишу эти строки и думаю: кому это все нужно? Обществу? Общество, по-моему, уже настолько разочаровалось в милиции, что сколько «грузинских реформ» тут не делай, стереотип не поменяешь.
Руководителям? Думаю, что нет. Сколько с высоких трибун не говорили о том, что цифра не будет управлять милицией, что бить за «висяки» перестанут, что возбуждать дела надо, лучше их потом прекратить, по сути ничего не меняется. Только хуже становится. Потому что профессионалов почти не осталось.
Если бы милицейское руководство хотело что-то поменять, то оно поменяло бы. Например, еще 10 лет назад говорили, что надо заканчивать с перебрасыванием материалов по подследственности и территориальности. Нужно возбуждать дела, опрашивать, и пересылать дела. А не заявления граждан. Но никто не инициировал изменения в соответствующие законы и УПК.
«Что же нам делать?», — спросит рядовой гражданин, пострадавший от преступности и отвергнутый милицией. Жалуйтесь. Если есть время и силы пишите кругом жалобы: в министерство, в прокуратуру, привлекайте СМИ. Может, и выбьете себе расследование. Когда нам скажут «Ищите!», мы найдем. Потому, что если не правдоискательствовать, остается один путь – самосуда. Очень страшный путь…